Эльмира Нетесова - Охота на русалку

— Теперь мне становится понятно, на каком посту и за что его убили. А ведь я предупреждал, что будет такая развязка. Не иначе как крутые замешаны в этом деле. Не обошлось без разборки. Теперь если и найдут убийцу, имя Олега будет опорочено.

— Так этот ларек держался на моих деньгах.

— Не знаю, но… если милиция опечатала, значит, есть веские основания.

— Это мой модуль! И я его не отдам! Судиться буду, но свое возьму!

— Успокойся. Я лишь предположил. Может, опечатали формально, до конца следствия по делу, а потом вернут и ключи и документы.

— Я завтра у них потребую, иначе как, на что мне жить? В этой точке все мои сбережения! И зачем согласилась оформить модуль на ишака? Он колотого гроша в него не вложил. Только номинально, по документам числился хозяином. Якобы своим именем спасал от рэкета. Но ведь это чушь гнилая! Его имя и плевка не стоило нигде!

— Ну, это ты так думаешь. А как на самом деле — узнаешь скоро. Но ведь вас и впрямь никогда не грабили воры, не тряс рэкет. Вот спроси любого из торгующих, сколько пережито? Кто не платил налог крутым — сжигали ларьки вместе с товаром. А уж обворовывали всех и каждого, даже средь бела дня. Скажи, Юль, сколько раз у тебя выручку отнимали?

— Ой! Да не счесть! Еще и по морде получала. Сколько раз уйти хотела — с добра, что ли? Но потом как послушала, все сплошь точно так же мучаются. Иные в больницу попадали с сотрясением мозга, с ранениями. Потому что сопротивлялись. Крутые такое не любят. Они и насмерть убьют, если кто на пути им встанет.

— Вот слышишь, Тонь? Вас не дергали. Конечно, не случайно. Поверь, не из уважения к милиции.

— Жень, Олега уже нет! Может, он и имел с крутыми свои дела, но мне ничего не рассказывал. Если все так, как ты говоришь, выходит, урыли крутые. За что? Хрен знает! Возможно, за деньги иль засветил кого. Но мне надо на что-то жить. Я не хочу возвращаться в прошлое.

— Свою долю, думаю, ты получишь. Милиция не захочет участвовать в судебных разборках. И помимо всего, в суде должны будут всплыть кой-какие детали, о чем горотдел явно захочет умолчать.

— Об чем вы завелись, люди добрые? — очухался Юлькин сосед, валявшийся на полу. Он сидел, опустив плечи. Из его тусклых глаз лились невольные слезы. — Люди, милые мои человеки! Плюньте на все, берегите своих деток! Лучше и дороже их нет никого на свете! Вот мой Алеша погиб. И зачем теперь моя жизнь? Враз ненужной сделалась. С ним и меня убили. Я ль его не любил? Своими руками вырастил моего сокола. Пусть бы меня вместо него хоть живьем в могилу взяли, лишь бы не он… Я уже никогда не заимею сына, да еще такого, как Алеша! Для чего, зачем жил я? Одного взяли у меня, из моих рук, от самого сердца отняли кровину родную. Разве это правильно, чтобы отцы хоронили своих сыновей?

— Дядь Вася, ну успокойся, — подошла к человеку Юлька. Гладила голову, плечи. Тот смотрел в пол, поливал его слезами и все твердил:

— Как надоела мне эта жизнь! Господи! Забери меня к сыну поскорее! Бесконечно стану благодарить тебя.

Ощутил на плече Юлькину руку, увидел ее.

— Это ты? Спасибо тебе за доброе. Алеша тоже уважал вас. Да вот беда случилась. Слышишь, Юленька, все, что в жизни переживаем, — мелочи! Лишь бы жили дети! Все остальное можно заработать, купить или украсть, но даже родного сына у смерти не отнимешь.

— Всякая смерть — беда…

— Э, Юля, не скажи! Мне в жизни многих довелось провожать в последний путь. Деда, еще сам я пацаном был. Потом бабку, ее очень любил и болел нервами после смерти нашей Акулины Евсеевны. Потом отец, за ним мать, двое дядек, мой старший брат. Все своей смертью кончились. Никого не убивали. Хотя у отца и дядей характеры были крутые. И чуть что не по-ихнему, могли зашибить. Кулаком насмерть валили с ног сильного коня. Причем с одного удара. А вот нас с Алешкой одна пуля на двоих…

— У каждого своя беда! — заметила Антонина и почувствовала, что самой ей и впрямь стало легче.

Антонина, возвращаясь домой, скорее ложилась спать. Она стала панически бояться одиночества и темноты. Баба подскакивала ночами от звука шагов, приближающихся к постели, то ей мерещились голоса, окликающие ее. И тогда она включала свет, долго ворочалась, а вскоре привыкла спать при включенном ночнике. Она боялась шагов на лестничной площадке, не раздвигала занавесок на окнах, женщине казалось, что кто-то невидимый следит за каждым шагом и держит ее на прицеле.

Лишь через две недели к ней пришел следователь горотдела. Позвонив по телефону, предупредил о своем визите и появился минута в минуту.