Эльмира Нетесова - Охота на русалку

— Кстати, а ты не думал жениться на ней, на той, которой мстил? — спросил Мишку Виктор.

— Я еще не сдвинулся, чтоб связаться с путаной всерьез. Это уж слишком глупо…

— А куда ж ты ее дел? Уехала иль надоела?

— Исчезла! Кто знает куда?

— Ты ее не ищешь больше?

— Переключился на других. Разнообразия захотелось. А и устал от охоты. Может, и впрямь лучше забыть, обзавестись семьей, детьми и тихо жить в городе.

— У тебя, наверное, много друзей там осталось? Скучаешь по ним?

— Пока нет. Три телки в деревню возникли. Хочешь, одну уступлю. Свежачки! Клубничка! Теперь это редкость!

— А чего друзей к себе не позовешь?

— Отчим, козел, мобильник отнял! С собой увез, чтоб с корешами побренчать не мог. А и пешком отсюда не смоешься, далеко до города.

— Сейчас семь часов! Вскоре мои друзья приедут. Могут в город подкинуть.

— А они кто? — насторожился Мишка.

— Крутые, кто ж еще?

— Чьи? Я в городе всех знаю!

— Если б так, меня бы враз вспомнил, — усмехнулся Новиков и спросил: — Так поедешь в город или возле девок присох?

— Конечно, оторвусь. Здешние метелки не по моему вкусу. Хоть в городе живут, а навсегда остались деревней. Линяем! — обрадовался Мишка. И прибавил шаг.

Они договорились встретиться в восемь часов уже на дороге. Мишка на радостях резвым рысаком заскочил во двор. Стал собираться. Знал, через час будет темно. Нужно успеть.

Виктор, зайдя за дом Степановны, включил свой телефон.

— Едем. Уже больше полпути за спиной. Будем вовремя, как договорились.

— Не в форме?

— Нет. В штатском.

— Я жду вас. — Сунул мобильник в карман. Оглянулся и увидел за спиной Степановну.

— Ты с кем тут говоришь? — удивилась бабка.

— От тишины вашей одурел. Сам с собой заговорил с непривычки. Райское место у вас, бабуленька. Я скоро к себе вернуться должен. Спасибо вам за все. За заботу и доброту. — Достал пятьдесят рублей, вложил старушке в ладонь.

Та глянула, сердито заморгала.

— За что меня обидел? Я ж не за деньги тебя приняла, от души, как кровного! — вернула деньги настырно.

— Я тоже вас родной бабулькой назвал. И поверьте, милая Степановна, меня никогда стыдиться не будете. Если я даже случайно буду проезжать мимо, никогда не проеду, обязательно зайду к вам.

— Оставайся, заночуй! Куда ты в ночь собрался?

— Не переживайте. Я не один. Со мной мои ребята. Они не подведут…

— Постой, Витек! Возьми на вот творогу и сметаны! Дети у тебя есть?

— Дочка и жена!

— Возьми-ка им парного молока! Детям оно полезно! — затолкала в сумку. И, расцеловав как сына, перекрестила.

— А где ж твои? — встретил его на дороге Мишка.

— Они уже здесь, неподалеку. — Из кустов кто-то сверкнул фонариком, осветив Виктора и Михаила.

— Садись! — взяли оперативники Мишку и тут же нацепили ему наручники, подтолкнули в машину.

— Эй, кореш! Твои кенты звезданулись? — орал Мишка.

— Нет! В самый раз! Просто у каждого из нас в этой жизни свой кайф. Сиди тихо. Ты ведь так скучал по тишине!

— Мент? Ну да! Лягавый! Как же я не раскусил тебя? Но главное, как ты на меня вышел, потрох гнилой? Ну ничего! Я тебя запомнил и до погоста пасти стану. Жмуром достану из-под земли! Пока не отомщу — не выпущу!

— Захлопнись! Не доставай! — повернулся к Мишке оперативник.

Лишь оказавшись в одиночной камере, Мишка поверил, что случившееся с ним вовсе не бухой бред, не злой розыгрыш крутых, а жуткая реальность, в которую он загнал себя сам.

«Ну зачем я, как последний лопух, подошел к этому лягавому? Ведь не звал меня, не интересовался. Сам вляпался. Да еще трепался как последний мудак! Ну зачем мне это было нужно? Никто не тянул за язык, ни о чем не спрашивал, а навякал такое! Теперь попробуй очиститься от собственного трепа. Влепят на полную катушку, и все на том! Ладно хоть «вышка» отменена. Но пожизненное обеспечено. Считай, сам себя до конца дней закрыл в клетке. Эх-х, отморозок недоношенный, дебил, придурок! — кипел Волчок сам на себя. — Теперь уже песня спета. Уже не отмазаться от срока, а он будет бесконечным».

Свернулся на шконке горестно и вздыхал. До самого рассвета не мог уснуть и вдруг вспомнил: «А ведь имя не назвал и сказал, что она жива, отвалил я от нее добровольно. А если трахал ее, почему она не жаловалась? Может, ей даже нравилось со мной сношаться? Хотя трепался, что брал ее насильно. И не один тянул, кодлой! За такое в зону пинком вгонят. А там, как слышал, всех насильников петушат хором. К тому ж насвистел, что драл курву часто, при каждой встрече. Докажи теперь обратное! Самого на зоне затрахают до смерти, — охватил Мишку ужас при воспоминании рассказов крутых о расправах с насильниками. — В тот же день конвейер устроят и станут пялить все, кому не лень. До конца срока редко кто дотянул. И жрать и спать придется на полу под шконкой. А кому надоест, что под ним пидер приморился, сапогами вышибают. Ни одного человеческого слова к себе уже никогда не услышу. Даже сявкам станет западло кентоваться со мной. До конца жизни в проклятых канать стану, — крутился Мишка на шконке волчком. — Козел! Идиот! Недоносок! — ругал себя зло, до нещадного. — Лучше б меня менты урыли, чем остаться дышать вот так. Да и чего держаться за эту житуху, в какой никому не нужен и всюду лишний? Все уже познал и повидал. Нечем дорожить. Ничего в этой судьбе не осталось светлого. Что было, навсегда ушло». И Мишке вспомнилась своя, еще совсем короткая, жизнь.