Эльмира Нетесова - Обреченные

— А как же им простить тебя? — напомнил Пряхин.

— Меня прощать? Да любой другой на моем месте в сто крат хуже был бы к ним. Я предписание получил и от него ни на шаг не отступаю. Такие (как ты — в прошлом) инструктируют. Я от их указаний ни на шаг. И люди, и меры, все точь в точь. А ты не то самое делал до Усолья?

— Нет. Я — разведчик. И не интересовался работой карателей.

— Я тоже век бы с ними не связывался. Но-откажись — сам в Усолье попаду, или того хуже. Тебе не объяснять. Говоришь я — наказываю? Эх ты, Саша! Да я твоих ссыльных, знаешь скольких от большего горя уберег? Да если б я им все помнил, в Усолье уже ни одного бы ссыльного не осталось. В живых… Так что мне у них прощенья не просить!

— Кому же ты участь облегчил? — не поверил Пряхин.

— Да всем! Вон Лидка, уже ссыльная, а власти как материт? Строй через все падежи склоняет. И Осип ее, и Антон, и Шаман, и Харитон, да все, кроме тебя, да еще двоих. Думаешь, я о том не знаю, какие частушки пьяный старик Комар любит распевать? Да за них — пуля в лоб без разговоров…

— Какие частушки? — не понял Пряхин.

— А вот эти:

При царе, да при Николке,

были булочки на полке,

а без Бога, без царя,

едим кашу — не соля…

— Я не слыхал такого, — изумился осведомленности Волкова Пряхин.

— Скажешь и Оськиных пакостей не слушал? Ты ж рядом стоял.

Помнишь, самодеятельность приехала, вы ее камнями закидали? А Оська потом на весь берег сипел:

Кто сказал, что Ленин умер?

Я вчера его видал,

без портков, в одной рубахе, пятилетку догонял…

— Эту его частушку я своими ушами слыхал. А наказал? Нет! Когда ваша Лидка матом крыла на почте всю власть сверху донизу, ее взяли чекисты? Нет! И, опять я ее сберег. Кто о том знает? Никто! А когда Анька Ахременко на памятник Ленину плюнула, на рыбокомбинате? И ты из портрета вождя самокрутки делал. И в твоем туалете газеты с портретами на гвоздике висят, чтоб по нужде ими пользоваться, кто кого заложил?

Пряхин похолодел. Сам не доглядел.

— Значит, Ленка отмочила, — подумалось сразу.

— И скажи после этого, что я — зверь? Я тогда принимаю меры, когда усольцы за все рамки выходят.

— А Харитона за что сунули в камеру? Письмо из Канады читал— так это не повод. Его мог любой прочесть. Оно официально, по почте пришло.

— Э-э, не надо, Саша. Он ответ писал, в котором не только строй, власти наверху, а даже меня скотом назвал, чекистов местных— дьявольскими пособниками. Надо было дать ему возможность опустить письмо в ящик. Но ребята поторопились.

— Выходит, решено было расправиться с ним? За слово, пусть и обидное, убивать надо?

— Не убивать. Этого никто не хотел и не думал делать.

— Ну, а Ефим? — Он чем помешал? За что его в «мешок» кинули?. Неделю продержали голодом! За что? Тут-то чье указание выполнял? — напомнил Пряхин.

— Ты у него в доме был когда-нибудь?

— Не раз.

— Портрет Ленина видел?

— И что с того? — не понял Сашка.

— А ничего! Переверни его верхом вниз и увидишь — черт, при всех регалиях изображен. Да еще в самой непристойной позе. Он что об этом говорит? Мол, совпадение случайным не бывает? Вы все о том знаете. И я — тоже. Но не чекисты. Иначе — шкурой бы поплатился. Я снова смолчал. Попросил его, как человека. А он? На тот портрет вождя воодушевления хватило! Да еще всякие сквернословия писал про вождя. Каким-то стрикулистом обзывал. Да, к тому же, обещал тот портрет Ленина в общественной отхожке поселка повесить, да не как-нибудь, а головой вниз. Что ж мне, по-твоему, хвалить его за это?

— Пусть бы этим органы занимались. Почему Ефима не они взяли? Иль тебе больше всех надо?

— Если б органы все знали и забрали его, то он точно в Усолье не вернулся б!

— Дело в том, Михаил Иванович, что времена теперь меняются. И, чувствую, ничего бы не было Ефиму за его шалости. Я не видел этого портрета кверху ногами. Но художникам надо прощать их слабости и тягу к шутке. А Ленина такой портрет не может обидеть. Мертв он. А из покойного не стоит делать кумира. Он таким же человеком был как и мы с вами.

Волков в страхе отодвинулся от Пряхина, глаза округлились.

— Ну это ты уже загнул! Ленин вон всю страну перевернул. А я с Усольем сладить не могу. Ты — ссыльный!

— Он тоже в ссылке был…

— Хватит о том! Я про власти — молчок. А про Усолье — сколько хочешь, — оборвал Волков категорично.

— Ладно, Михаил Иванович. Об Усолье что говорить? Вот оно. В каждом доме слезы и горе. Не судьба — проклятье. Дети без детства растут, юность — без радости, старость — без покоя. А за что?