Эльмира Нетесова - Обреченные

Ефим молча вышел из столовой. Его дом уже освободила молодая семья и Короткое шел домой, решив сразу сесть за письмо Ирине, как вдруг увидел свет в окне.

Человек насторожился. Тихо подошел к дому, увидел за столом Пряхина и чекистов. Они продолжали спор:

— Не передовиков отказался он рисовать, а работать под принужденьем не хотел. Я его не первый день знаю. Он далек от политики. И никогда не был врагом власти! Говорю это, отдавая себе отчет. Вы не имеете права задерживать реабилитацию человека из-за непонятливости, тупости Волкова! Он уже не раз этим отличался, — горячился Пряхин.

— Ты хоть думай, что несешь! По-твоему Волков — дурак, а твой Коротков — ангел?

— Да думал бы — кто один, и кто — второй! Смешно коммуниста, председателя поссовета, сравнивать со ссыльным. В своем ли ты уме?

— Давайте на личности не переходить. Я мог бы сказать и большее! Но ладно, сами знаете, как отличился здесь Михаил Иванович. Одно скажу: с его интеллектом только в зоне бабкарить. Да и там его фартовые при первом шухере замокрят. Куда ем ув искусство? Этому борову? Он же, недоносок, Венеру Милосскую от Пашки Ангелиной не отличит. И, поверьте мне, прежде всех передовиков свою рожу заставил бы изобразить на портрете! — возмущался Пряхин.

— Ну и что? А какая разница твоему Ефиму кого намалевать? Чем ниже интеллект, тем меньше спрос. Зато и сыт бы был. И заковырки не получилось бы!

— Так он не от милиции, он от смерти чудом ушел. Неужели вы не поняли? — удивлялся Александр.

— Но ведь его не били, не оскорбляли!

— А в «мешке» голодом — неделю продержали! Это что по-вашему? Да! Если бы Ефим был паскудным человеком, он бы за измывательство над ним все инстанции жалобами засыпал! А он молчал! Потому что во всех разуверился!

— Неделю «в мешке» был, говоришь? А нам сказали, всего денек…

— Мои слова все Усолье подтвердит! Да и глянули бы на него, каким Ефима бабы доставили. Смотреть было страшно. Морально и физически сломали мужика. А теперь и вовсе хотят его жизнь покалечить? Это он не достоин реабилитации? А кто тогда ее стоит?

— Не кипятись!

— Разберемся.

— Но где это его так долго носит, что до сих пор с ужина не вернулся? Уж не сперла ли его опять у нас из-под носа доблестная милиция?

— Я схожу за ним в столовую! Потороплю, — вызвался Александр.

— Да только ничего ему не говори, что чекисты в доме дожидаются. Не то со страху сам к Волкову побежит. Добровольно.

Ефим понял, что медлить больше нельзя, вошел в дом, столкнувшись лицом к лицу с Пряхиным.

— Тебя тут заждались! А ты все по бабам бегаешь! Где черти носили? — обрушился на Ефима Александр.

— По берегу гулял. Перед сном, — придумал Короткое на ходу.

А вскоре, сам того не ожидая, рассказал гостям-чекистам все, что случилось с ним в милиции. Даже про мокриц… Наверное, впервые в жизни, поверил. И ответил на вопрос заданный по-человечески, без унижения… Впервые, прощаясь с ними, улыбался человек. И благодарил… За то, что захотели и сумели разобраться. Нынешние, просили они прощенья у него за своих вчерашних и давних коллег.

Утром Ефим простился с Усольем навсегда. Зайдя на почту в поселке, дал телеграмму всего из одного слова:

— Встречай!

Этот день — был самым долгим утром в его судьбе…

Александр Пряхин получил это обидное прозвище от деда Пескаря.

Старик давно уже покоился на погосте, а кличка, как клеймо, приклеилась к человеку. И бегала за ним всюду, как хвост за собакой. Ни подарить, ни спрятать, ни потерять. Ее знали даже дети Александра. И когда их — несмышленышей, спрашивали, как зовут отца, они, не задумываясь, отвечали:

— Плахадимес…

Сашка поначалу злился. А потом перестал обращать внимание на прозвище и даже привык к нему. Дед Пескарь назвал Пряхина, совсем не желая обидеть случайным словом. Просто позавидовал по-светлому, что в молодые годы повезло человеку объездить, исколесить половину света. Всякого повидал, многое узнал. За то и назвал его Пескарь проходимцем.

Как бы ни злился Пряхин на придирчивых, суровых стариков Усолья — не мог отказать им в малой радости и рассказать после ужина на сон грядущий о какой-либо стране, где довелось побывать по работе.

Старики слушали его, по-детски открыв рты, жадно ловя каждое слово. Самим нигде не пришлось побывать. Иные городов в глаза не видели. И считали, что за пределами их деревни земля кончается и жизни нет.

Те, которые бывали в городах, все равно не знали и ничего не слышали о загранице. И слушали рассказы Пряхина как сказку.