Павел Стовбчатый - В бегах. Цена свободы

— Ну раз ты так считаешь, пишусь. Сгорела хата, хай горит забор, как говорят хохлы.

Я так сказал, но почти всю ночь напролет обдумывал предложение Бекеты. Подпишется ли на это Граф? Как знать. Если с ментами буду договариваться я, меня-то могут пропустить и без шмона. А его? Где гарантия, что все проканает в елочку? Нет ее! Чертов ребус! От него можно сойти с ума. Или брать только один «ствол»? Да, это идея. Зачем нам два? Если мы засветимся и нас обложат, как волков, — не поможет и АКМ, факт. А просто стрельнуть в двоих вставших на пути хватит и одного. Я воспрял духом и тут же засел за малявку для Графа.

На следующий же день получил ответ. Граф все взвесил и согласился с моими доводами. Как я и предполагал, обработка следователя и вся дальнейшая игра ложились на мои плечи. Два дня я готовился к «спектаклю на сучий манер», на третий срочно потребовал, чтобы ко мне явился следователь.

Тот не заставил себя ждать, и часа в три того же дня меня привели в его маленький кабинетик. На этой как бы вольно-тюремной территории, где с двух сторон располагались кабинеты следователей и адвокатов, было всегда полно народу. Ментов здесь почти не наблюдалось, так как общая дверь запиралась на ключ. Зэки и зэчки, подследственные запросто общались между собой, и порой трудно было разобрать, где подследственный, а где его адвокат. Разве что по галстуку и по выглаженному костюму, чего зэку явно не хватало.

Что касается женщин, то они держались на высоте даже в тюрьме. Не все, но большинство, те, которые не относились к категории шалашовок и шлюх. Я любил здесь бывать, хотя бывал нечасто, раз в двадцать дней, когда следак приходил поинтересоваться, не надумал ли я давать показания. Я валял ваньку, общался с ним минут двадцать — тридцать и шел назад в камеру. Затем он вызывал Графа, и все повторялось. Войдя в блок, я тут же прошвырнулся вдоль дверей, выискивая глазами Юлю. Я познакомился с ней месяц тому, почти договорился, но никак не получалось. Мне уже давно хотелось пообщаться с женщиной, а Юля была баба в самом соку. Тридцать лет, и ни одного аборта, как шутят дамы. Эта пышнотелая блондинка понравилась мне сразу, и я не стал ходить кругами, сказал ей все как есть. «Где?» — спросила она меня тогда и вздохнула. Она сидела на тюрьме уже месяцев девять, но дело и не думали передавать в суд. Истосковалась, видать, по мужику, как и я по женщине. Первая ходка, но не стеснительная. Впереди большой срок, и кто знает, где и когда представится случай сойтись с мужиком. К тому же беременность, если таковая случится, всегда поможет — как в сроке, так и на зоне. Гарантий нет, но бывает и с первого раза. Увы, Юли, к сожалению, не было. Начало неважное, посмотрим, как пойдет со следователем.

Мой следак, сорокапятилетний скромный башкир по фамилии Хакимов, был в самом деле скромен и нищ. Однажды он даже показывал мне свои рваные носки и сетовал на жизнь. Надо сказать, носки произвели на меня должное впечатление и в некоторой мере убедили, что передо мной сидит честный мент. Честный или глупый, быть может трусливый, этого я еще не понял. Говорил он со мной всегда откровенно, немного сочувственно, удивляясь тому, что такой умный человек, как я (таким он меня видел), истаскался по тюрьмам и натворил столько дел.

Я, конечно, ссылался на натуру, примешивал философию и обстоятельства, а в конце добавлял, что люди, желающие себе только спокойствия и благополучия, — всегда рабы, всегда улитки, приняли навязанный сверху порядок вещей и перестали слушать себя. Где-то в глубине души он соглашался со мной, но его гордость не позволяла ему признать себя рабом.

Поздоровавшись с Хакимовым как со старым знакомым, я попросил его прикрыть дверь.

— Зачем? — вскинул он на меня свои карие глаза, но дверь позволил прикрыть.

— Я хочу поговорить с вами на очень опасную и щекотливую тему, и потому… — Он молча кивнул, дескать, понял, не объясняй. — Марат Ибрагимович, — начал я издалека. — Вы всегда удивлялись, как я мог столько натворить и, главное, почему, зачем. Так вот… Я решил дать более чем правдивые показания, но дам я их только высшим чинам управления. А если точнее — чину. Одному человеку, только одному.

— Да? — Он повеселел и оживился. — Это хорошо, Николай. Но почему только высшему чину? Что за секретность?

— Есть основания, Марат Ибрагимович, есть…

— Я понимаю, но… — Он постучал ручкой по столу и подвинул к себе папку. — Мне необходимо знать, на какую тему разговор. Я, конечно, передам вашу просьбу кому следует, не сомневайтесь. Однако я веду ваше дело, а потому имею право знать, зачем вам такая встреча. Показания, разумеется правдивые, вы должны давать мне. Если я вас чем-то не устраиваю, вы вправе заявить мне отвод. Я не возражаю, так было не раз. И еще…