Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

Вор… Им он был много лет. Вор «в законе», самый отчаянный в Одессе. С ним никто не мог конкурировать. Он был вором — ювелиром, злым волшебником, ходячим сундуком. Но и ему пришла «крышка». Погорел на мелочи. На обычном кулоне. Ошибся впервые, приняв медяшку за золото. Впервые и попался. Выбросил его. А это увидели. И трясти стали. Всем пляжем. Так трясли, что чуть кишки не вытряхнули. Десять лет его ловили. Десять лет и дали. Г од в год. По- джентльменски. Только искали его на юге. А отправили на север. Охладиться.

Кенты, правда, обещали помогать ему. Посылками. Но… Забыли… Как только истратили все его деньги.

О! Сколько раз слышала Чукотка его рев! Как подняв к ярким звездам замерзающие руки, еле шевеля голодным языком, он просил небо напомнить о нем кентам. Хоть бы сухарь какой! Хоть бы пачку махорки прислали!

В темном бараке он сколько раз себя костерил самыми последними словами…

— Костя!

— Хватит отдыхать!

— Давай помогай! — услышал он с берега голоса рыбаков. И стряхнув воспоминания, как тяжелый сон, быстро подошел к мужчинам.

— Молодец, однако! — улыбнулся ему Отке.

— Почему?

— Сам встал.

— Привыкает, — улыбнулся старик Юхтын.

— Пора уже! — похлопал по спине Яэтлы.

— Ну, пошли, — позвал всех Отке, и отплывшая от берега байдара потянула второй конец невода в море.

Рыбаки молча смотрели вслед ей. Вот она, сделав полукруг, подошла к берегу. Все заторопились к ней.

— Давай! Взяли! Пошли!

И снова плечо в плечо, шаг в шаг. Сплелись дыхания — в единое, тяжелое. Плечи, приняв первую тяжесть, напряглись.

— Эх-х! — вырывается из груди Юхтына.

Ноги — как пружины. Ими так трудно управлять.

— Давай, давай! — слышится голос Отке.

Первый улов. Рыбины уже не вызывают восторг, но радуют глаза и душу.

Байдара отошла вторично. Как вдруг с берега крик послышался. Старушка звала Отке. Глаза ее были полны слез.

— Что с нею? — спросил Костя у Отке. Тот вначале рукой махнул и крикнул жене что-то злое. Та, повернувшись, ушла.

Но время от времени Отке беспокойно оглядывался на берег. Вытирая вспотевший лоб. Глаза его то и дело поглядывали на часы.

— Да что случилось?

— Дочь рожает.

— А-а-а…

— Третьи сутки, — опустил голову бригадир.

— А муж? Ее муж?

— Он на сивучей охотится. Дома не скоро будет.

— Врача вызвал? — спросил Медуза.

— Нет.

— А почему?

— Нельзя! Она охотника селу даст. Одна рожает. За селом. Так положено. Никто не должен помогать. Даже сидеть рядом нельзя. Чтоб счастливый малыш родился. Так нам Кутх велел. Так рожают все наши женщины. Так рожали нас, — говорил Отке.

Да! Ну и чаконы! — сплюнул Медуза зло. Нарушать их он не имел права.

— Это твой первый внук? — спросил он бригадира.

— Да! Если она его родит.

— А если умрет она?

Кутх не допустит! — глянул на небо коряк.

К вечеру усталые, измотанные рыбаки забыли о дочери Отке. Но идя на улицу села, увидев женщин, робко собравшихся на окраине, вспомнили о ней. Далеко-далеко разносились стоны, крики рожавшей.

Отке опустил голову. Лицо его потемнело.

Позовите врача к ней! — не выдержал поселенец.

— Уехала, в район вызвали.

— Когда приедет?

— Не знаем. Но не скоро.

— Так что же вы стоите? Ведь помочь ей надо! Вы же старики! Все должны уметь! — возмутился Костя.

— Что ты, Костя! Баба одна родить должна! — крутили головами рыбаки.

— Эх вы! Черти! Тоже мне в деды собрались, туды вашу мать! — и, прибавив к сказанному пару пересоленных матов, пошел на крик.

Что-то кричали ему вслед коряки. Но он, торопливо перескакивая кочки, бежал к стланнику [17] Кустарниковое хвойное растение. , за каким кричала баба.

Увидев рядом мужчину, она перестала орать. Схватила в рот тугой узел платка. Лицо ее перекосило от боли.

Константин задрал ее кухлянку. И… Онемел… Он быстро закатал рукава рубашки. Нагнулся над женщиной. Осторожно прощупав живот, он ощутил ослабшее тело ребенка. Голова его уже вышла. Но вот плечи… Лицо ребенка посинело. Жив ли он? Но теперь хоть эту надо спасать. Он глянул в лицо женщине. Она ничего не видела от жесткой боли, раздиравшей ее.

Медуза выждав момент, внезапно, резко надавил обеими руками ей на живот. Страшный, нечеловеческий крик оглушил тундру. Чумаев даже глаза зажмурил. А когда открыл их, себе не поверил. Получилось! Ребенок лежал меж ног матери. Не шевелился.

Медуза глянул на женщину. Та хватала ртом воздух. Он понял, она хотела пить. Жажда сдавила.