Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

Он вяло ест, не чувствуя вкуса, голова валится на грудь. Крепись! Другие-то ничего! Крепись! Ты же мужчина! Держись! Усталость не к лицу тебе! Медуза вскидывает голову. Поспешно ест. Потом, наскоро поблагодарив старушку, плетется домой побитой, усталой собакой.

— Нет! Не пойду я больше на лов. Сил нет. Откажусь завтра же! Пусть другое дадут. Ведь там и сдохнуть, надорвавшись, недолго. Пусть коряки ловят рыбу. Я не могу. Так и скажу завтра, — решил он и повалился в кровать, забывшись тут же в тяжелом сне.

Но утром, едва Отке коснулся его плеча, поселенец вскочил с кровати. И молча пошел следом за бригадиром к морю.

«Да чем это я хуже их? — Они все вон какие дохлые. Худые. Руки, что сухие ветки. Ведь засмеют, скажи им, что тяжело мне. Никто не поверит. И старше меня все. К тому ж — туземцы! Нет уж! Черта вам в бока, косоглазые Дьяволы, чтоб я сдал! Сдохну, но не уступлю!» — думал Чумаев.

Первый, второй, третий замет. На четвертом из порезов кровь брызнула. Невод красными пятнами покрылся. Рыбаки молчали. Морская, соленая вода сильнее разъедала раны. Они болели жгуче, нестерпимо. Но Костя закусил губы до боли. Молчал. Работал.

Еще один замет. Невод стальной нитью натянут. Впивается в ладони глубже. Кажется не руки тянут его, а невод присосался к рукам и вытягивает из них кровь и силы.

— Давай, ребята!

— Взяли!

— Пошли! — слышит поселенец голоса рыбаков. И, ступая шаг в шаг, тянет невод из моря.

До обеда кое-как выдержал. А когда все пошли есть, Чумаев лег на песке, тут же уснул. Его не стали будить. Как знать, кому что нужнее.

До вечера сделали еще десять заметов. А когда возвращались домой, подошел к Медузе Отке.

— Вот нерпичный жир. Руки на ночь им смажь. Все к утру заживет. И рукавицы не береги. Надевай. Привыкай в них работать. Тебе руки беречь надо. Они тебя кормят. Без них как рыбу ловить станешь?

Медуза шел по улице потихоньку, незаметно для других потирая натруженные, натертые плечи. Они ныли. И снова захотелось уйти из бригады. Но уже на шестой день поселенец шел с лова куда ровнее. Его уже не шатало от усталости. И ложка перестала выпадать из рук. Он куда охотнее свернул в столовую и заметил, что повариха-корячка— помощница старухи, совсем недурна собой. И с лица, и прочее.

Он рассмотрел ее внимательно. И поначалу лишь подморгнул. Девушка отвернулась, забыв, что в зеркале напротив Косте хорошо было видно ее улыбающееся лицо. Еще свежее, молодое.

В этот день он не торопился уходить из столовой. Все рассказывал старой корячке, как работалось ему сегодня. Искоса поглядывал на девушку. Видел, что она внимательно слушает его рассказ.

Наутро выспавшийся, отдохнувший поселенец встал раньше обычного и, сходив позавтракать, пошел к морю. Над ним всходило солнце.

Странно. Раньше, все эти первые дни, море казалось ему безликим и серым. Толстым, как ленивый, сонный тюлень. Который и на другой-то бок с трудом переворачивается. Однообразная серая масса, как слезы кентов в ночных бараках. Серые от боли, соленые от соря. Молчаливые, как мужество и достоинство.

Слезы зэков! Сколько пролито вас по лагерям, холодным баракам, и «шизо» [16] Штрафном изоляторе. , в снегах, на холоде, сколько вас застыло на лицах умерших кентов! При жизни никто не видел их. У мертвых— ну что слезы не жалоба, слезы лишь сожаление. Если собрать их и одну каплю, какою тяжелой покажется она.

Собранные воедино, вы смогли бы стать рекой. Широкою, большою. Но только не напоить этой реке никого. Не утолить ничью жажду. Рекою смерти, рекою горя, стала бы она. Черною росою повисла б на прибрежных кустах. Не надо такой реки. Пусть высохнут слезы и превратятся в туман. Ведь жизнь идет. Не надо вспоминать о прошлом, не надо сутулить плечи. Жизнь не кончается… Вон как ожило море! Улыбается бирюзовыми глазами, что девчонка! А в них — огни. Их не сосчитать. Смеются глаза искристо, заразительно. Море ласково, тихо лижет берег. Будто песок умывает широкой, доброй ладонью. Гладит берег. Заодно чешет о него бока волн своих.

Медуза наклоняется, умывается морского водой. Какая она прохладная, чистая. Какая ласковая! Костя садится на подсыхающий песок. О своем думает. И снова в памяти всплывает прошлое. От него никуда не деться, как от самого себя не уйти.

Кличку дала ему «малина» сразу. В первый же его год в ней. И не случайно. Костя промышлял на курортных пляжах. Обчищая отдыхающих. Да так ловко, что следи за пляжем сотня милиционеров — ничего бы не увидели. Часы отдыхающие всегда снимали перед купанием. Костя за ними зорко следил. Не за простыми, конечно. Ну и деньги в воду никто из них не рисковал брать. Зато Костя не терялся. Все подмечал. Внимание любой компании от себя умел отвлечь. И «наловившись» досыта, бесследно исчезал с пляжа. За удачливость на промысле, за бездонные карманы, которые вмещали в себя кучу добра, денег, за умение остаться невидимым для милиции и назвали его кенты Медузой. Скользкой, неуловимой, жадной и хитрой. Умеющей обжигать и не умеющей воспринять никаких ожогов.