Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

Петро зло матюгнулся. Не адресовав мат никому в отдельности.

Рафит постоял молча. И вышел из конюшни.

Вечером, когда совсем стемнело, вернулись старики. Петр молча затопил печь. Геннадий варил ужин. Магомет сидел у стола. Щупал первый заработок. Неплохо он получил от людей. Тратить жаль стало. В магазин не пошел. Ждал, когда старики сварят что-нибудь. Пригласят к ужину:

Когда Петро загремел тарелками, Рафит торопливо подошел к умывальнику. Помыл руки. Сел выжидающе. Но… На столе появились только две тарелки, две ложки.

Петро и Геннадий ели молча. Вроде и не было здесь Магомета. Потом заговорили о кино. Стали одеваться.

Рафит зло сорвал телогрейку с гвоздя. Решил сходить в столовую. Но та оказалась уже закрытой. А в магазине — очередь. Выстоять ее не было сил. Он пролез вперед. Взял банку тушенки, хлеба. Кто-то из очереди закричал на него. И, забыв про чай и сахар, Рафит наскоро рассчитался. Пошел домой.

Поев, лег спать. Но долго не мог уснуть. Душила злоба на стариков. Но тех не было.

Утром он встал раньше всех. Наскоро оделся и бегом к конюшне кинулся. Решил сегодня заработать побольше. Но, завидев его, кобыла стала яростно лягаться, глаза налились кровью. Она ни в какую не подпускала к себе Рафита.

— Стой, фартовая! Ну, тихо! — схватился за вожжи Магомет. И вдруг почувствовал, что руку его словно тисками сдавили.

— Положь вожжи!

— А тебе чего? Дали мне клячу самую плохую! Заработаешь на ней! Себе так получше взяли! Да еще тронуть не смей! Хозяин выискался! Иди ты знаешь куда!

— Куда! — сдавил горло Магомета воротом телогрейки побелевший Петро.

— Вон туда! — показал Рафит под хвост кобыле. И коленом поддал Петра так, что тот присел, но Магомета не выпустил; схватив его в охапку, с силой швырнул в угол. Там, к счастью, оказалась навозная куча и Рафит по пояс в ней увяз. А Петро, ухватив вожжи, так пару раз стеганул Магомета, что тот пожалел о том, что в куче не по макушку оказался.

Вечером, когда Магомет вернулся с работы, дом оказался на замке. А его чемодан стоял на пороге, на нем лежала начатая буханка хлеба.

Рафит онемел от удивления. Его выкинули. Выкинули, как паршивую собаку из избы на мороз. Куда деваться? Что делать? В чужом селе, где нет никого мало-мальски знакомого! А тут еще мороз градусов под шестьдесят. Рафит стоял на пороге жалкий, словно подброшенный щенок.

Куда податься? На конюшню? Но там не отапливается. Холод такой же, как и на дворе. К утру сдохнуть можно. И решил дождаться стариков здесь. Другого выхода не было.

А время шло. Ноги немели. Зубы стали выстукивать лихую дробь. Он сел на чемодан, пытаясь хоть как-то согреться. И, наконец, шаги к дому услышал. Попытался встать, сказать, что-то но не смог. Ноги одеревенели. Язык — точно примерз.

— Сидит? — услышал Магомет голос Петра.

— Куда ж ему деваться? Сволочи этой некуда идти, — ответил Геннадий. Старики прошли мимо. Открыли дверь. Вошли. Встал и Рафит. Но дверь захлопнулась перед самым его носом и закрылась изнутри на засов.

Рафит стал ошалело стучать. Страх за свою жизнь, страх перед холодом, мутил рассудок. Но в коридоре было тихо. Никто не хотел открывать ему.

Он подошел к окну. Застучал в него так, что стекла задрожали.

— Я те стукну сейчас! — послышалось из дома.

— Пустите! — шипел он замерзающей глоткой.

Кто-то вышел, снял засов и приоткрыл дверь. Рафит юркнул в нее, дрожа всей шкурой. Не глядя на стариков шмыгнул к печке. Душа плакала от холода. Он снял шапку, расстегнул телогрейку. Хотел снять ее. Но голос Петра остановил:

— Не торопись раздеваться. Не у себя дома! Не для того пустили. Для разговора! А он недолгим будет. И в телогрейке посидишь!

Слова, будто пощечины по лицу, обожгли. Но смолчал. Деваться некуда. Надо стерпеть все, что они скажут. Согласиться. Свое потом можно сделать. Выждать. Сейчас ни к чему. В случае чего, им поверят. Им, но не ему.

Ты что же это, сволочь, на Петра руку поднял? Ты что такое? Ты что в лагере? С ворами? Что корчишь из себя? Ты как посмел? Да мы тебя сегодня же могли в милицию сдать! Ты это понимаешь? Чего ты стучался? Ты кто здесь? А ну — вон! Чтоб духу твоего вонючего не было! — подошел побледневший Геннадий.

— Завтра уйду! Сегодня некуда, — прижался к печке Рафит.

— Черт с ним, пусть переночует, — остановил Геннадия Петро.

— Негде ему ночевать? Пакостить нашел где? — не унимался Геннадий.

— Не трожь говно — буркнул с кровати Петро. И, повернувшись к Магомету, сказал: