Анатолий Афанасьев - Ужас в городе

Хакасский взглянул на него с презрением.

– Уйди отсюда, падаль, – процедил сквозь зубы. – Ровно неделю не попадайся мне на глаза.

– Извините, Александр Ханович, я от чистого сердца… Поймаем – и показательная казнь. А как иначе? Иначе нельзя.

Рашидов взял его под руку, повел вниз, что-то шепча на ухо. Что-то такое, от чего мэр вдруг затрясся, как в дергунчике, и внезапно посинел…

Егор сидел за баранкой темно-синего "рено", на заднем сиденье развалился Мышкин. От мощного спринта (площадь, улица, пустырь, еще две улицы) юноша слегка запыхался, отдыхал в расслабленной позе "медузы".

Мышкин его пожурил. Сказал, что из-за его любовного каприза подставилась Роза Васильевна, хотя, конечно, она такая женщина, которую ихними челюстями не разжевать.

– Ну и что? – спросил Мышкин. – Сходил, повидался? Доволен?

– Увы, – вздохнул Егор.

– И что увидел?

– Ее силой взяли. Она меня любит.

– Я не про это.

– А про что?

– Кодлу разглядел? Справишься?

Егор задумался. В ясном стекле перед ним растекались Анечкины глаза, наполненные такой тоской, какой он раньше не видел у людей. Как два гаснущих в ночном костре уголька. Мертвая тоска, запредельная.

– Справлюсь, Харитон Данилович, – сказал он. – Но только под вашим руководством.

К Лене Лопуху заявился гонец от Никодимова и передал необычную просьбу: поехать в Москву, в "Гардиан-отель" и проведать там одного человечка, который якобы имеет к нему, Лопуху, бубновый интерес.

Лопух, разумеется, знал Никодимова и знал, кого он представляет, но по делам никак с ним не пересекался.

Никогда. Более того, он по-прежнему работал на Монастырского, но как бы по контракту, не на постоянной основе. То есть он был человеком для разовых поручений при официальном лице, которое вот-вот подведут под монастырь. Может быть, просто выкинут из мэрии на ближайших выборах, а может быть, досрочно пришьют.

Посвященные это понимали. Планы тех, что верховодили в городе и произвели в нем чудовищные перемены, были покрыты мраком, но ясно, что Гека Монастырский, в недавнем прошлом блестящий политик с завидным будущим, для них уже перепрел. Следовательно, печать обреченности лежала и на всех его сотрудниках, обслуге, наперсниках и доверенных лицах. На всей тусовке. Лопух давно подготовил себе отходной маневр и только ждал удобного момента, чтобы слинять. Он не предавал Монастырского, напротив, полагал, что сам Гека искупал в дерьме всех преданных ему людей, когда согнул хребет перед пришельцами. Обиды на босса Лопух не держал, потому что никогда не считал его нормальным мужиком.

Властолюбивый позер, козел, самовлюбленный придурок, так ведь других наверху не бывает. Но платят они.

И пока не скупятся, он пашет. Обычный расклад.

Иное дело – Никодимов. Миллионер, колдун, тайный властитель федулинских предместий, уцелевший отчасти потому, что ни при каком режиме не лез чрезмерно на глаза. Отсиживался в берлоге. Оттуда клешней цеплял добычу из разных кормушек. Тоже нормально.

Время глухое. Умеешь взять – бери, не умеешь, подохни.

Или становись в очередь за бесплатным супом, что в представлении Лопуха было хуже, подлее смерти.

Вопрос в том, зачем старику понадобилось протягивать руку помощи стрелку, которого должны пустить в распыл новые хозяева? До сего дня Леня Лопух не предполагал, что тот вообще подозревает о его существовании, хотя, разумеется, сам себе цену знал. В сущности, в этом занюханном городишке, оккупированном иноземцами, он был лучшим чистильщиком и перехватчиком, овладевшим всеми современными приемами технического обеспечения акций.

У гонца Никодимова, невзрачного бомжишки, спросил:

– Когда надо ехать?

Бомж открыл в красноречивой ухмылке пасть без единого зуба. Он не был ни накурен, ни привит. Старик держал обслугу в аккурате, что характеризовало его как рачительного хозяина, ибо требовало больших средств.

– Прямо сейчас и дуй.

– Тот человек уже ждет?

– Чего не знаю, про то говорить не велено. (Чисто федулинский идиотский сленг, Лопух сам владел им в совершенстве. Когда нарвешься на рашидовских громил, иначе с ними не объяснишься.) – Как зовут человечка?

В ответ бомж назвал номер комнаты в отеле и этаж.

Логично.

– Чего хозяину передать? Поедешь?

Лопух ответил красиво:

– Не имею права отказать такому человеку, как Степан Степанович. Пернуть не успеешь – я уже в Москве.

Бомж разинул пасть шире, и Леня углядел, что в глубине все же торчали два-три стертых коричневых резца.