Андрей Добрынин - Кольцевой разлом

Огонек безумия, блеснувший в глазах Корсакова, заставил обозревателя инстинктивно отодвинуться. Однако хозяин придвинул свое кресло поближе и страстно прошептал:

- Сами разденетесь или помочь?

Ошеломленный обозреватель сначала выдавил свое знаменитое "э-э" и лишь затем сумел членораздельно выкрикнуть вопросы:

- Что вы имеете в виду?! Что вы собираетесь со мной делать?!

- Как что?- удивился Корсаков. - Выпороть.

- Не имеете права!- закричал обозреватель. - Я журналист, я лицо неприкосновенное! Это бесчестно!

- Я понимаю,- грустно сказал Корсаков,- но не могу с собой справиться. Заранее раскаиваюсь и прошу прощения... Да не переживайте вы так, от этого еще никто не умирал. От порки одна польза, вот увидите.

Охранники, в течение всего интервью сидевшие с неподвижностью истуканов, молниеносно оживились, схватили обозревателя, спустили с него штаны и уложили лицом вниз на стол. Корсаков заметил, что оператор оторвался от окуляра, и прикрикнул на него:

- Работайте! Вы должны все запечатлеть! Потом можете резать,как хотите.

Обозреватель бешено дергался и извивался в руках охранников, издавая при этом какие-то бессвязные восклицания, полные скорби. Одного из своих мучителей он укусил за палец, но получил в ответ увесистый подзатыльник и замычал от тоски и бессилия. Дюжий боец занес уже казачью нагайку, но ударить не решался: белая дородная спина и пухлый зад вихлялись так и сяк на черной плоскости стола, мешая нанести полноценный удар. Наконец охранник улучил удобный момент, прицелился - и ужасный вопль потряс своды подвала. Обозреватель вопил так истошно, что боец недоуменно посмотрел на Корсакова, убежденный в том, что его удар не мог вызвать столь чудовищных страданий.

- Ну что ты на меня смотришь?- пожал плечами Корсаков. - Не привык человек к неудобствам, вот и все. Валяй дальше.

Обозреватель ревел неутомимо, как грудной младенец. Морщились все присутствующие, даже члены съемочной группы, Корсаков заткнул себе пальцами уши, а боец инстинктивно старался бить полегче, дабы как-то приглушить эти душераздирающие звуки. Капитан Ищенко не выдержал, нагнулся к уху истязуемого и посоветовал:

- Ты не ори зря, он все равно не кончит раньше, чем положено. Побереги горло, оно тебе еще пригодится.

Как то ни странно, обозреватель внял его совету и неожиданно умолк. Корсаков даже слегка пожалел об этом: песнь титанических страданий прервалась, и порка тем самым превратилась в довольно рутинную процедуру, протекавшую в унылом молчании. Тишина нарушалась только шлепками нагайки по упругой коже тележурналиста. Наконец положенное число ударов было отмерено, боец засунул нагайку за пояс, другие бойцы отпустили визитера. Он слез со стола и начал торопливо одеваться, шмыгая носом и утирая непроизвольно выступившие слезы.

- Ну, как самочувствие?- интимным тоном обратился к нему Корсаков. - Правда, как-то легче стало? Как-то лучше?

Обозреватель мрачно пробурчал что-то - Корсаков предпочел принять этот звук за знак согласия и воскликнуть:

- Ну вот, я же говорил - от порки еще никто не умирал, а совсем наоборот. Нет, как хотите, а генерал Гейман мудрый был мужчина. Охрана, водки ребятам! Когда покажете интервью?

Обозреватель, боясь разозлить этого опасного шута горохового, на сей раз ответил вполне членораздельно, хотя и угрюмо:

- Думаю, в следующем выпуске моей еженедельной программы.

Про себя он подумал, что черта с два покажет этот бенефис террориста и собственный позор. Корсаков тоже нисколько не обольщался на сей счет, однако он-то знал, что интервью так или иначе увидит свет. Оставался еще Тавернье, а если француза возмутит сцена издевательства над журналистом, то найдется немало других охотников за сенсациями. Поэтому Корсаков сделал вид, будто поверил гостю, и бодро воскликнул:

- Ну вот, стало быть, не зря съездили! За одного битого двух небитых дают! А вот и водочка, вот и закусочка! Пейте, ешьте, гости дорогие!

Столик с напитками вкатил мрачного вида боец со "стечкиным" на поясе,

а поднос с напитками внесла Альбина. В честь визита телевидения она переоделась в мини-юбку, подкрасилась, поправила прическу и выглядела чрезвычайно эффектно. Глаза у оператора загорелись. Он хлопнул рюмку и, наспех закусывая бутербродом с икрой, показал пальцем на Альбину и промычал, обращаясь к Корсакову:

- Можно заснять?

- Альбина, ты как?- спросил Корсаков. - Засветишься, конечно, но в случае чего скажешь, что мы тебя принудили исполнять наши прихоти.