Андрей Добрынин - Кольцевой разлом

- Насчет красивой жизни вы, ребята, что-то перепутали,- вмешался в разговор стоявший в дверях капитан Ищенко. - Федорыч, ты хотел просмотреть кассету, где жмуриков из-под земли достают. Пускай и ребята тоже посмотрят. Секретов тут никаких нет, зато у них лишних иллюзий не будет. Я включаю?

- Давай,- махнул рукой Корсаков, берясь за чашку с чаем. - Поясняю в двух словах: из-за Кольца в Центр хотели перебросить по подземным коммуникациям несколько отрядов спецназа, чтобы нанести нам удар с тыла. Однако мы такой ход предвидели, перехватили под землей эти отряды, окружили их и уничтожили. Поскольку снимать бой под землей было и технически сложно, и очень опасно, я нашим кинооператорам туда лезть запретил. Они засняли тот момент, когда из-под земли на поверхность поднимают убитых и раненых.

На экране появилось изображение, и все присутствовавшие затихли. Они увидели обширное помещение с кирпичными стенами и сводами, ярко освещенное - освещение, видимо, было установлено специально для съемки. Настежь распахнутые металлические двери открывали темный дверной проем в одной из стен. В темноте перемещались смутные отсветы, угадывалось какое-то движение, слышались голоса, и наконец появились первые четыре человека в бронежилетах, в камуфляжной форме, с вымазанными черной краской лицами и мокрые до нитки. Они тащили носилки с раненым, мертвенная бледность которого была заметна даже под черной краской, покрывавшей лицо. На правой штанине раненого над коленом ярким белым пятном выделялась повязка, а ниже колена от ноги осталась только измочаленная багрово-синяя масса, в которой чернели клочья материи и ярко белели осколки кости. У следующего раненого осколками раздробило нижнюю челюсть, и изо рта, точнее, из черного отверстия в кровавом месиве, вырастал, колыхаясь, розовый пузырь, лопался и вновь вырастал. Его рану, видимо, никто не решился перевязать. Пальцы раненого судорожно стискивали каркас носилок, в лихорадочно блестевших глазах стоял ужас. Следующий раненый вышел сам, опираясь на товарища - глаза его были завязаны бинтом, из-под которого по щеке стекала струйка крови. Четвертый, голый по пояс, лежал на носилках лицом вниз, а на его белой спине чернела огромная, словно нанесенная секирой рана со вздувшимися краями.Этого зрелища Альбина уже не выдержала и взмолилась:

- Витя, милый, прекрати, я больше не могу на это смотреть!

- Не можешь - не смотри,- резко произнес Корсаков. - А ребятам не помешает. Особенно тем, кто захотел красивой жизни и потому явился сюда без приглашения.

- Виктор, ты что думаешь, мы дураки и ничего не понимаем?- обиженно спросил Алексей. - К чему этот воспитательный просмотр?

- Просто понимать мало,- возразил Корсаков. - Чтобы понять по-настоящему, надо посмотреть. Имей в виду: вы еще не чувствуете, как все это пахнет, вы не пережили того страха, который пережили они там, под землей. Вы хоть и слышите, как они стонут, но в записи это совсем не то, что вживую,- половина оттенков утрачивается, а сильнее всего пробирают иногда именно оттенки.

Из темноты вынесли обгорелого мертвеца - руки его были подняты в "позе боксера", широко разинутый рот скалился на черном лице двумя рядами ослепительно белых зубов. Альбина приглушенно вскрикнула и унеслась в соседнюю комнату. Там она спугнула капитана Ищенко, под шумок наливавшего себе в чай коньяку. Восставшие соблюдали в своей среде "сухой закон", хорошо понимая его необходимость среди разливанного моря дармового алкоголя, однако капитан позволял себе порой нарушать это установление, ссылаясь на свои годы и житейскую мудрость. В любом случае ему не хотелось бы, чтобы командир увидел, как он доит секретную бутылочку. Капитан рефлекторно дернулся к шкафу, но, увидав Альбину, решил сделать вид, будто ничего особенного не происходит, и с суровым лицом долил чашку коньяком доверху. Он хотел было поставить бутылку на место, но Альбина налетела на него, как вихрь, и со словами:"Это просто садизм какой-то!" выхватила у него бутылку и сделала несколько огромных глотков из горлышка. Капитан в ужасе издал невнятный сдавленный звук, но было уже поздно - скрыть недостачу коньяка не представлялось возможным. После недолгого размышления Ищенко захлопотал вокруг гостьи:

- Присаживайтесь! Это Федорыч вас расстроил? Да, не привык он с дамами общаться... Вот, выпейте чайку - хороший, с коньячком...

Когда Альбина пригубила чаю, капитан со спокойной совестью вышел в соседнюю комнату и с укором обратился к Корсакову: