Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Кристоф, перевяжи Эрхарда, он ранен! — крикнул Корсаков Фабрициусу, но тот не расслышал его за грохотом выстрелов и взрывов и продолжал стрелять из окна, припав к пулемету, которым владел раньше Жак Вьен. Корсаков подбежал к Фабрициусу и потрогал его за плечо — он знал, как ловко тот делает перевязки, и вновь прокричал ему свою просьбу прямо в ухо.

— Не мешай, мать твою! — огрызнулся Фабрициус. — Сам перевяжешь, не маленький!

Корсаков бережно приставил винтовку к стене и принялся за перевязку, сначала туго-натуго перехватив культю жгутом, затем обработав рану антисептиком и введя в вену на уцелевшей руке проме-дол. Розе привалился спиной к стене, лицо его осунулось и взмокло от пота. Он прошептал:

— Черт, как жаль, как жаль... Винс, мы ничего с тобой не успели... Я так скверно жил и ничего не смогу поправить...

По его лицу покатились слезы. Корсаков убежденно произнес:

— Ничего, Эрхард, господь знает, что ты хотел начать жить по-другому. Ты не успел, но твоей вины в этом нет. Не бойся, на том свете тебе придется легче, чем мне, ведь ты верил в бога.

— Значит, по-твоему, мы не отобьемся, — утвердительным тоном пробормотал Розе. — Значит, все-таки мы сегодня умрем.

— Конечно, Эрхард, ты ведь с самого начала об этом знал, — спокойно сказал Корсаков. — На, хлебни водички и не бойся, а мне пора.

Стрельба стихла, наступающие откатились от мечети, и снова посыпались мины. Время от времени здание содрогалось от попаданий, и вниз обрушивались лавины кирпичей и пыли. Корсаков наскоро руками и прикладом винтовки выкопал углубление между наваленных на полу груд битого камня и улегся в него. Такая предосторожность была не лишней, потому что в любую секунду мина могла залететь внутрь помещения через разбитую крышу. Байтлих и Терлинк тоже залегли среди обломков, даже Розе прилег на бок, и только Фабрициус перебегал от окна к окну, следя за тем, чтобы низариты не поднялись внезапно в атаку. Грохнул очередной взрыв, и верхний угол мечети с шумом осыпался вниз. Корсаков крикнул:

— Кристоф, ложись, следующая — наша!

Фабрициус и ухом не повел, продолжая вглядываться в окно, за которым проносились клочья дыма. Даже не слухом, а кончиками нервов Корсаков различил зловещий шелест приближающейся мины и с криком «Ложись!» уткнулся носом в пыль. Оглушительно треснул разрыв, куски кирпичей забарабанили по его спине. Кашляя от пыли, Корсаков приподнялся и увидел, что Фабрициус сидит, привалившись спиной к стене, и смотрит на свои ноги.

Поднявшись, Корсаков подошел к нему, пройдя сквозь пелену пыли, висевшую в зале. Ноги Фабрициуса, в нескольких местах перебитые осколками, были вывернуты под немыслимыми углами, и камуфляжные брюки на них быстро темнели от крови.

— Кристоф... Черт, Кристоф... — засуетился вокруг раненого подбежавший Терлинк, но Фабрициус простонал:

— Брось, Рене, не трогай меня, мне больно. Все равно кровь не остановишь, артерии перебиты. Вот, возьми, — раненый непослушной рукой достал из нагрудного кармана потертый бумажник и протянул его Терлинку. — Это номер счета в банке и адрес жены. Все ей... Ты не украдешь, я знаю, — коснеющим языком бормотал Фабрициус, в то время как его лицо заливала мраморная бледность. Пыль под ним почернела, пропитавшись кровью; некоторое время он еще что-то неразборчиво бормотал, потом умолк и прилег на бок, словно собираясь вздремнуть. При этом он потревожил свои искалеченные ноги и вздрогнул от боли.

Через мгновение судорога повторилась, и Терлинк хрипло произнес:

— Все, отходит...

Когда Терлинк стал засовывать бумажник Фабрициуса в карман своей куртки, из него выпала фотография. Терлинк поднял ее, взглянул, хмыкнул и показал Корсакову. На снимке улыбающийся Фабрициус на фоне горного отеля обнимал за плечи красавицу-брюнетку, на вид годившуюся ему в дочери.

— Давно мог бы уйти на покой — все для нее старался, — с горечью произнес Терлинк. — А мне про нее ребята такое рассказывали...

У входа в мечеть снова затрещал пулемет Байт-лиха. Терлинк с Корсаковым метнулись к окнам. Корсаков выглянул в окно и тут же отпрянул — автоматная очередь угодила в амбразуру, пули, взвизгнув, выбили осколки из толщи стены. Однако прятаться было нельзя — приходилось отстреливаться, и Корсаков вновь выставил винтовку в окно. Ветер дул ему в лицо, и по ветру на мечеть несло клочковатую массу дыма, в которой мелькали фигуры атакующих.

— Черт, ничего не вижу! Они завесу поставили! — заорал Терлинк.