Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

Виктор Федорович помолчал. Потом рассмеялся.

— В лагере меня похоронили тогда.

— Почему?

— Неделю меня не было. Думали, замерз. А я отходил. Да и пурга не прекращалась еще три дня.

— А почему не искали?

— Где искать? У пурги дорог много. Да и сами погибнуть могли. В тундре замерзшего, как в стогу иголку, найти невозможно.

— Зэки не сбежали?

— Нет. Они умнее меня оказались. Знали, что такое пурга. Да н подозревал я, что утку мне пустили. Специально. С тех пор я «сукам» напрячь верить перестал. Чуть жизни из-за них не лишился.

— А как же Бондарев?

— Что?

— Как он тогда добрался?

— До разгара пурги успел. Она его не коснулась.

— Да, — задумчиво сказал Яровой, и повесил шапку на гвоздь.

— Поэтому не обижайтесь на меня. Может, и грубо я с вами. Но свое еще помнится…

— Да нет. Все нормально, — улыбнулся Яровой.

— Наша пурга много бед приносит. Она только злое чинит. Ничего не родит, только убивает. Сколько жизней каждый год уносит, — счету нет, — опустил голову Виктор Федорович.

Яровой глянул в окно. Там пурга кричала черной прожорливой пастью. То зайчонком, то медведем на пороге ревела.

Начальник лагеря затопил печь. Вскоре в кабинете стала тепло.

— Ну, подвела меня пурга. Работу застопорила. А сколько мести будет — неизвестно, — вздохнул Яровой. Начальник лагеря выглянул в окно.

— Дня три ждать придется, — сказал он тихо.

— Так много! Жаль.

— Это немного. Случается, неделю, две метет. Вот тогда плохо. Нынешняя пурга— сильная. Скоро угомонится. Но работы даст всем.

— Скажите, а вы в ту свою пургу хоть без обморожений обошлись? — спросил Яровой.

— Какое там… Кожа клочьями отлетала. Лицо черным было.

Проморозил. Руки и ноги — тоже. В общем, два месяца она из меня выходила. Легкие простудил. Воспаление было…

Вдруг в дверь кто-то постучал. — Войдите! — сказал начальник. Но, вспомнив, пошел открыть дверь, запертую на ключ. В кабинет вместе со снегом и с ветром пошел человек, закутанный до неузнаваемости. Он стал развязывать шарфы. Расстегнул шапку. И только когда он ее снял, начальник лагеря узнал его: — А! Это ты, Петруня! Проходи!

— Сейчас, сейчас, — стягивал человек задубелую на пурге телогрейку. И, колотил нога об ногу так, что половицы под ним визжали надрывно.

— Почему один шел? Или забыл, что не велел я в такую погоду поодиночке вылезать? — посуровел голос начальника лагеря.

Петруня опешил, но потом нашелся:

— Кого с собой возьму? Сами понимаете, личной охраны у меня нет. А зэки в попутчики не годятся.

— Всех накормил?

— Всех.

— Знакомьтесь, Аркадий Федорович. Это наш повар. Бывший корабельный кок Петр Лопатин.

В отличие от большинства своих коллег, Петр был худощавым, низкорослым, подвижным. Худое морщинистое лицо его походило на грустную маску.

— Садись, Петруня, поближе к печке, грейся. Потом поговоришь со следователем, — подвинул стул к открытой дверце печки. Из нее жар обдавал. Но Петруня долго не чувствовал тепла. Смотрел на потрескивающие в топке поленья, на гудящий огонь.

— Как ужин прошел? Спокойно? — спросил начальник лагеря.

— Нормально, — эхом отозвался тот.

— Хорошо ели?

— Кроме больничных. Там трое. Им диета нужна. Врач говорил. А у меня сухое молоко кончилось. А кашу из концентратов им нельзя.

— После пурги завезем. А пока возьми из запасов охраны. Я им скажу.

— Хорошо.

— Что зэки? Что нового у них?

— Говорят, вчера «президент» картежников двоих накрыл. Новичков. Бить не стал. Заставил полы в бараке выдраить. Целый день они их мыли. А он их в табель не включал. Ночью с ножами на «президента» кинулись. Но тот не спал и чуял. Взял их и лбами друг в дружку. Всю ночь без мозгов спали. Ни на завтраке, ни на обеде не были. К ужину пришли. Морды — как уголь черные, глянуть страшно. Но Степан — молодец. Сумел их унять. Ведь убей они его, их бы потом сами зэки на куски порвали. Эх-х , люди, даже здесь не могут спокойно жить, — вздохнул Лопатин.

Яровой молча слушал.

— Как твой дедок справляется? Есть от него толк? — спросил повара Виктор Федорович.

— Конечно, помогает. Все вовремя успевает сделать. За место свое держится. Желающих-то много.

— И то хорошо.

— Скажите, вы Авангарда Евдокимова может помните? — спросил у повара Яровой.

— Помню. Он за собаками тут смотрел. Заходил ко мне за едой для них.

— Расскажите, что о нем знаете, — достал Яровой протокол допроса.

— Жалостливый он был. Ко всем. Сердце имел большое.