Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

— Может, прислать кого, чтоб не скучали? У нас интересные рассказчики имеются. О «малинах» времен нэпа. Познавательно.

— А фильм?

— Его еще три дня крутить будут! Успею все посмотреть! — рассмеялся начальник.

— Тогда— Степана. О тех, кто на Камчатке, хочу спросить поподробнее.

— Хорошо, сейчас передам.

— Не торопитесь. Может, он кино предпочтет. Это ведь просьба, а не вызов, — отвернулся Яровой, стараясь казаться равнодушным.

— Я передам. А там — как он сам. Вы ведь не торопитесь?..

Шло время. Но Степан не приходил. Яровой уже хотел вый ти погулять в тундру, как вдруг неожиданно тихо в дверях появился «президент».

— Вы уж извините, пока нашел своих, чтоб за начальником последили, вон сколько времени потерял, — говорил Степан.

— Да проходите. Не стойте у двери, — позвал его Яровой.

«Президент» сел у стены.

— Так что вы мне рассказать хотели?

— Теперь у нас время есть. Вместе с журналами три с половиной часа кино будет идти, все успею рассказать, — улыбнулся Степан. Подойдя к тумбочке, сказал Яровому. — Я чай поставлю. Можно?

— Конечно.

— Сегодня целый день, как проклятый, на руднике торчал. Надо было. До костей продрог.

— А что там случилось?

— Нормы выработки повысили. Мужики могли «бузу» поднять. У нас здесь все не только дни, часы до освобождения считают. А они с кубометрами и тоннами одной цепью связаны, — погрустнел «президент». И, сев напротив Ярового, добавил: — А вот теперь пишите, гражданин следователь. Все пишите. Верно пора пришла сказать. Лишь бы Бондарева нам назад не прислали. А то, когда начнет это дело раскручиваться, ваше, по Скальпу, боюсь я, что порядки наши лагерные кое-кому не понравятся…

Яровой хотел сказать Степану о смерти Игоря Павловича, но что-то его сдержало.

— Когда я прибыл сюда, начальником Бондарев был. А «президентом» — Касатка. Тоже вор. Как и я. Ну, кенты мне о начальнике все рассказали. Ничего не скрыли. И о «суках» его разумеется тоже не смолчали. Показали их. Каждую, чтоб, как маму родную, ночью узнавать мог. Знал я на первом же дне, какая из них на что способна. Какая — более опасная, какая — меньше. Ну и решил своими руками всех поизвести. Помоложе тогда был, горячий… Стал присматриваться, с какой начать. Чтоб другим «сукам» мозги в нужную сторону повернуть. Проучить их смертью собрата. Ну и выбрал одну. Мне он «сукой» из «сук» показался. Но беда в том, что убивать мне никогда не приходилось. Не умел я этого делать. А значит, навыков не было. Про себя решил — задушить. Считая, что и смерть эта легкая и сделать просто. О замысленном своем никому не сказал. Ну а ночью подкрался к спящему «суке» — хвать его за горло. А он как вскинется! Глаза выкатились. Язык наружу. У меня руки и дрогнули. Почуял, как дрожит под пальцами горло, как вспотело. И отпустил я его. Живым. Через час он оклемался и — к Бондарю. Тот тут же в барак пришел с конвоем. «Сука» не видел, кто его душил. А Бондарь давай спрашивать. Все молчат, и я молчу. Бондарь побелел тогда. И посадил всех на подсос. Каждому в день выдавали по двести граммов хлеба и кружку воды. Всем. И старикам, больным, их у нас гоже хватало. И ведь не на день, целых две недели. Ни разу горячего не дали. Даже кипятка. Люди же на руднике, на шахте работали. Под землей. По восемь часов. Иные не выдерживали. Падали без сознания. И не один… С ног, как мухи, стали валиться. А у иных — семьи, дети. И вот тогда я пошел к Касатке. Сказал ему обо всем. Не смолчал, что хочу пой ти к Игорю. Сознаться во всем. Пусть я за все ответил бы! И за «суку» ту! Но я сам! Один. А со всех остальных пусть снимает наказание! — побагровело лицо Степана.

Он подошел к закипевшему чайнику. Молча, медленно налил чай по стаканам. Себе и Яровому по маленькому кусочку сахара положил. По зэковской, старой привычке — не сладости ради, сугреву для…

Яровой заметил, как судорожно подрагивали могучие плечи «президента». Нервы… Север сказался. Холодом в каждую клетку, в каждую каплю крови въелся. Но страшнее морозов обжигают душу человеческую воспоминания…

— Я вот попросил вас не случайно об этом разговоре. Прежде, чем убийц у най дете, прежде допроса его — вспомните, что мы перенесли из-за «сук». И тот, что сядет перед вами, — тоже… Не меньше выстрадал. Возможно, что не за себя мстил. За тех, кто голодом, холодом измученный — не увидел свободы! Не дожил. Так и умер здесь! Зэком! С клеймом. Как зверь! Хотя родился человеком, как и все! Сколько их по штрекам под породой… За них, за их муки кто-то отомстил, — «президент» ходил по кабинету. Большой и неуклюжий, весь дрожащий от горя. Давно минувшего, но всегда живого. Он был похож на доброго, добродушного медведя, которого кто-то злой вывел из себя: — Вот вы думаете, почему я не хотел говорить при начальнике? Почему я поставил за ним кентов даже и кино, чтоб в случае, если вый ти надумает, предупредили меня, чтоб смыться успел я отсюда? Да ведь Бондарев — друг его. Самый лучший кореш. И наш его в обиду не даст. Может, узнав о моем разговоре с вами, его методами действовать начнет. Мы ничего исключать не можем.