Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Сахалин

Яровой решил связаться с погранзаставой аэропорта, не теряя времени. Одновременно подал официальный запрос в бюро пропусков, где поставил два вопроса: было ли выдано разрешение на выезд в Сахалинскую область жительнице Одессы Русаковой Зое в период с января по февраль нынешнего года? И второй: в случае, если разрешение было выдано, кто просил о выдаче пропуска Русаковой?

Размноженные фотографии Русаковой были предъявлены пограничным нарядам, работникам милиции аэропорта, работникам аэропорта, экипажам самолетов, обслуживающих линию Москва — Южно-Сахалинск.

Следователь ждал ответов. Нервничал. Ведь придется просить о продлении срока следствия по делу. Он знал — на это начальство шло крайне неохотно. Но что делать? Яровой был уже уверен, что стоит на правильном пути, что круг поисков сжимается, что у него в руках вот- вот должны появиться нити, которые помогут ему распутать это сложное дело. Раскрыть преступление такого рода всегда нелегко. Ведь оно совершено не новичками, а матерыми, опытными преступниками, умеющими маскироваться и надежно прятать свои следы. Эти так просто в руки правосудию не дадутся. Потребуется множество доказательств. Веских, неопровержимых. Которые говорили бы не о возможности, а доказали бы сам факт преступления. Но сами преступники не раскроются. Доказательства надо найти самому, не рассчитывая ни на какие чистосердечные признания.

На погранзаставе было тихо. Наряды пограничников несли службу. И только опытный глаз мог заметить небольшое оживление. Ну что ж, такое бывает. Кто-то заинтересовался пассажиром…

Начальник заставы вызывал по очереди каждый наряд, дежуривший в аэропорту. Предъявлял пограничникам фото Русаковой.

Те внимательно вглядывались в фото. Вспоминали. Но… Никто не припомнил эту пассажирку.

Отрицательный ответ получил Яровой и в бюро пропусков. Разрешение на въезд Зое Русаковой не выдавалось. И никто не обращался с заявлением о предоставлении ей такого разрешения.

Милиция и работники аэропорта тоже не узнали Гиену. Работники багажного отделения и камеры хранения сказали, что не запомнили, а, значит, и не видели эту женщину.

Лишь молоденькая стюардесса, обслуживающая «материковский» рейс, сказала Яровому, краснея от неуверенности:

— По-моему, я видела ее в самолете. Она села к нам в Москве. И была подвыпивши. Как только мы взлетели, ее стало тошнить. И она запачкала нам дорожку. Я ей предложила пакеты. Но она обругала меня. Ушла в туалет.

— С кем она летела? — спросил следователь.

— Не знаю. Ей никто не помогал. Она сидела рядом с женщиной, но, вероятно, незнакомой. Потому что та ругала пьяную. А потом ушла от нее на другое место.

— Вы не помните, куда она летела.

— Кажется, до Хабаровска.

— Где вы делали посадки?

— Как обычно. Из Москвы мы летели до Красноярска. Там самолет заправили. Летели до Хабаровска. Снова заправились горючим и летели до Южно-Сахалинска.

— Сколько времени стояли на заправке в Красноярске?

— Сорок минут.

— Пассажиры покидали салон самолета?

— Да. На время заправки двигателей и уборки салона. Это — необходимое требование. Остались лишь дети. И их матери.

— А эта пассажирка выходила?

— Нет. Она спала. Ведь ночь была. Я пробовала разбудить. Но она не проснулась.

— К ней подходили? Кто-нибудь из пассажиров?

— Нет. Никто.

— Когда вы прилетели в Хабаровск?

— Как всегда, под утро.

— Эту женщину никто не встречал?

— Не знаю. Я провожаю пассажиров до трапа. Потом они садятся в автобус и едут в аэропорт. Встречают их там.

— Что вам запомнилось в этой женщине? — спросил Яровой.

— Я уже сказала. Она была пьяная. А для нас такое непривычно. Мужчина — это хоть как-то понятно. А женщина…

— Как она была одета?

— Обычно. По-дорожному. Брюки, свитер, пальто.

— Какое пальто? — стал записывать приметы следователь.

— Серое. Букле. Воротник черный. Из искусственного меха. Я его чистить помогла ей. А брюки — черные. Свитер белый. Грубый. Самовязка.

— Обута во что?

— Сапоги резиновые. Черные. Обычные. Она их мыла, когда мы подлетали к Хабаровску. Отмывала в туалете. Я удивилась тогда, что она так легко была обута. Ведь в марте в Хабаровске холодно. А у нее на ногах — резиновые сапоги. А носки легкие. Мужские. Велики они ей были. Я видела. Свитер связала, а вот о ногах не подумала. Я еще пожалела, что простудиться может.

— Она вам заплатила за дорожку испорченную? — спросил Аркадий.