Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

— Давай, сосед, с нами! — предложили Федору.

Тот отказался. Но попутчики оказались настырными. И, несмотря на повернувшегося к ним спиной лесника, растормошили, подали в стакане водку, хлеб с колбасой.

Федор выпил. Немного поговорил с мужиками и вскоре уснул.

То ли водка сделала свое, а может, потому, что привык в деревне рано спать ложиться, захрапел на все купе.

Проснулся от холода. Открыл глаза. Не понял, где находится. Но не в деревне, не в поезде.

— Очухался, ханурик? Ну и здоров же дрыхнуть, сукин сын! Двое суток прокемарил, как падла! — услышал голос с верхних нар. И только тут до него дошло, что находится в камере.

— За что влип? Где я? — спрашивал он.

— В каталажке, мать твою! Где еще наше место. Как бродягу из вагона выволокли, бухого в жопу! Без ксив. Без барахла! Без багажа! — хохотали наверху и добавили: — На Белорусском вокзале мы! Слезай, приехали! В ментовке паримся. Доперло иль нет?

Федор только теперь понял, что произошло. Поначалу голова разболелась. Он ухватился за дверь камеры с нечеловеческой силой. Рванул и, выскочив в коридор босиком, в одном исподнем, взлохмаченный и грязный, дико вращая глазами, орал несусветное.

— Белая горячка у фраера!

— Еще один свихнулся! А все водка! — услышал он за спиной.

Как на него натянули смирительную рубаху, впихнули в машину, везли в психушку, лесник не помнил. Безжалостные санитары били за всякую попытку подойти к двери. Измучили уколами. Руки и ноги путались в смирительной. Федора никто не хотел слушать.

Лишь однажды он заговорил с врачом в коридоре:

— Сонного добавили мне в водку попутчики в купе. Ограбили начисто. И деньги, и вещи, и документы вытащили. Помогите мне выбраться. Сделайте запросы. Родню ведь имею. И на работе ждут. Уеду к себе на Сахалин. Носа больше на материк не высуну. Клянусь мамой!

— Давайте ваши данные, — ответил врач.

Федор назвал деревню на Смоленщине. Фамилию, имя тетки, председателя колхоза. Сообщил и адрес сахалинского лесхоза. Врач пообещал все выяснить. И снова потянулось время.

Сколько его минуло? Когда лесник глянул в окно, не поверил глазам: во дворе психушки вовсю валил снег.

— Сколько я здесь канал? Долго ли еще меня морить будут? — возмущался лесник и требовал выпустить его немедленно.

Его возвращали кулаками в зарешеченную палату. Федор временами чувствовал, что и впрямь начинает сходить с ума.

— Доктора позовите! — требовал он.

И наконец-то пришел тот врач, который обещал сделать запросы.

— Ответы? Да, пришли. Пока из двух мест. Ваша тетка умерла. А председатель колхоза ответил, что не имеет времени заняться вами и забрать вас к себе тоже не сможет в силу семейных обстоятельств. Почта на Сахалин идет месяц. Да обратно столько же. Так что ничего другого не остается, как подождать. Да и то неизвестно, возьмут ли вас туда? — Врач покачал головой с сомненьем.

А ночью, поняв все, Федька сбежал из психушки, прихватив в котельной телогрейку и шапку кочегара, запасные сапоги его сменщика, и заторопился куда глаза глядят. Подальше от дурдома — заколоченного и зарешеченного, как тюрьма.

Он шел всю ночь, торопливо перебегая от сугроба к сугробу, только бы подальше от дороги и погони.

Куда он шел, к кому спешил, на что надеялся? Он сам не знал. На кладбище забрел случайно. Не сразу разглядел…

— Господи, помоги! — плакал лесник горькими слезами. — Во всем я виноват! Во всем грешен, кроме одного! Рожденья своего я не заказывал и не просил! Уж если нет твоей воли на жизнь мою, забери к себе, Господи! Я больше не могу! — Впервые он встал на колени перед иконой.

Федор не видел, как за его спиной писал телеграмму на Сахалин отец Виктор. Всю ночь, до самого утра рассказывал он настоятелю о себе. Ни в чем не кривил душой, не врал. Впервые, как на духу, исповедался перед человеком и спросил:

— Скажи, святой отец, за что мне жизнь такая дана? И посоветуй, что делать мне теперь? Ведь и на Сахалине откажутся от сумасшедшего, коль родня и та отреклась.

— Бог не без милости, свет не без достойных людей! — ответил священник и, не мешкая, отправил срочную телеграмму Василию Ивановичу, главному лесничему. А по пути просил Создателя не оставить в беде раба Федора.

Леснику священник ничего о том не сказал. Попросил его пожить немного в келье, успокоиться, прийти в себя.

— Глядишь, Господь услышит раскаяние твое. И поможет, вызволит из беды! Ведь каждая исповедь есть очищение, после которого жизнь начинается заново, — говорил отец Виктор.