Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

— Вставай! Бегом! — поддел сапогом в бок Юрка. Ох и рисковал! Будь он один, не простил бы ему Жмот этих вольностей. Ноги живьем вырвал бы. Да только держит его на прицеле второй охранник. Не только каждое движение, всякий взгляд сторожит.

— Живо! Шевелись — послышалось над головой. Жмот увидел: стая снова смыкает кольцо.

— Давай пристрелим? — попросил Юрка. Услышав это, Жмот тут же вскочил на ноги. Из карьера можно попытаться уйти, но от пули охраны увернуться удавалось немногим.

Волки подкрались совсем рядом. Короткая очередь срезала вожака. Стая отстала. У Жмота вся спина в поту. Пока выбрался наверх, не менее десятка раз с жизнью простился. А все эти охранники. От волков отстреливались. И у самого бока Жмота матерого зверя пристрелили. «Тоже, верно, в своей стае в президентах был», — матерился зэк, подтягиваясь за сук, торчавший из снега. Тот хрустнул в руке. Сломался, не выдержал тяжести, и фартовый, не удержавшись на ногах, покатился вниз.

— Куда, пропадлина? — вцепился в него Юрка и тут же покатился вместе с Жмотом на дно распадка. Борис сразу увидел кровь на снегу.

«Неужели у него был нож?» — встали волосы дыбом.

— Юрка! Юрик! — побежал к охраннику.

— Спета песня! — ощерился Жмот. И не успел сорвать автомат с Юрки, как короткая очередь прошила плечо фартовому.

— Падла! Теперь оба сдохнем! — взвыл тот не своим голосом, указывая на волков.

Борис взял автомат из мертвых рук Юрки. В горле его торчала тонкая спица, которую фартовый прятал в шве телогрейки.

— Вперед, гнида! — взревел Борька каким-то чужим, жутким ревом. И, рассвирепев, кинулся к Жмоту. Тот не успел отскочить. Борис, подцепив его, вне себя от ярости, перекинул через плечо. Жмот, ударившись о корягу, еле встал. Стая волков ждала развязки, выла, почуяв мертвого.

— Отваливай! Вперед, паскуда! — прошил короткой очередью чернеющее над головой зэка небо.

— Прикнокай! Больше не могу! — упал в снег Жмот.

— Вставай! — ткнул автоматом в бок со всей силы и, сдернув со снега, приказал взять на плечо Юрку.

Жмот не поверил в услышанное. Но Борис, подняв убитого, положил на шею президента. Тот хотел скинуть. Но короткая очередь отрезвила.

Оба вышли из распадка, шатаясь. Следом за ними, поджав под брюхо хвосты, плелись волки, видимо удивляясь, зачем было убивать, если добычу на плечах приходится нести?

Жмот шел медленно, тяжело. Стонал все сильнее. Из простреленного плеча текла кровь.

— Дурак, вонючее мудило! Я б тебе на всю житуху обеспечил, отпусти ты меня на волю! Кой понт с того, что приведешь в карьер? Кайф сорвешь? От него теплей в пузе не станет! Как последний фраер на получку дышать станешь! Я ж тебе целый «лимон» отвалю! Клянусь мамой! На эти башли ты до конца жизни кайфовать будешь! С бабами! Их на «лимон» тыщу иметь будешь! По сотне блядей за ночь! И водяры, хоть купайся в ней! Не мори! Пока не поздно. Хиляй в зону, скажи, сожрали волки! Сам еле ушел от них! Для кентов тебе ксиву дам. Тут же отвалят стольниками! Ты же такие деньги в глаза не видел! Фалуйся! И простимся тут. Ты меня не знаешь, я — тебя, в гробу бы видел! По рукам!

— Хиляй, козел! — Охранник оторвался от невеселых мыслей и облегченно вздохнул, увидев сверкнувшие в морозном тумане огни карьера.

— Фраер ты! Жаль, что не попался мне на воле. Либо размазал бы, либо фартового слепил!

— Лепили! До гроба не прощу! — сорвалось помимо воли, и Борька, подойдя к воротам, гулко загремел в них кулаком. Он увидел смертельную тоску и ужас в глазах Жмота, потерявшего всякую надежду и веру на возможный побег. Он тоже слышал, что с этого карьера зэки выходят лишь вперед копытами…

Борька сам привел Жмота в карьер, где почерневшие от угольной пыли зэки долбили кирками и ломами неподатливые пласты. Куски, брызги, глыбы угля сыпались под ноги. Никто из них уже не обращал внимания на боль от ушибов, не оглянулся на нового зэка.

Кто они, за что попали сюда, в ад, созданный своими руками, они давно забыли. Не до того. Прошлое умерло в памяти. Да и было ли оно? Прошлое лишь тяжкий груз. А память отнимает силы. Они тут куда нужнее самой памяти. Ведь даже здесь, уже не зная зачем, люди хотели выжить. Себе ли на смех или судьбе наперекор? Но это лучше, чем сгореть за карьером, неподалеку, неярким факелом, комком плоти, облитой бензином. Здесь даже пепел не закапывали. И зэки, видя черный дым за карьером, понимали, что кто-то не дожил, ослаб. На некоторое время останется без дела чья-то лопата или лом. Но ненадолго. Взамен ушедшего скоро приводили нового. И тоже без имени и прошлого. Лишь номер. Его ненадолго заносил в тетрадь бригадир.