Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

Утром Коршун извинился перед нею при всех за беспокойство и сказал, что отныне будет спать за будкой, чтобы впредь не мешать никому.

Оставив в поварах Андрея, отряд вскоре ушел в тайгу, и через десяток минут послышались стук топоров, пил, звуки падения деревьев.

Тамара старалась не думать о Кольке. Но была недовольна собой и краем глаза следила за ним.

Коршун быстро понял, что от него требуется, и рубил деревья, убирал их с будущего профиля. Он быстро вспотел. Рубашка на плечах и на груди взмокла, прилипла к телу. Но он не снимал рубашку, как все ребята. Те работали в одних брюках. Даже Тамара осталась в майке и брюках. Рубашку на елке оставила. Коршун не последовал их примеру. Он упрямо оттаскивал дерево в сторону. Надрывался. Но не просил ничьей помощи.

Когда через пару часов объявили короткий перекур, Коршун лег на ягель и тут же уснул. А Тамаре вспомнилось, как годы назад спал он у нее на водокачке, положив голову ей на колени. Она перебирала волосы на макушке. Колька улыбался во сне.

«Как давно это было!» — вздохнула Тамара, глядя на Коршуна. У того на лице застыла гримаса боли. «Не стал счастливым. Вон как виски седина опутала. Лоб в морщинах. Лицо увядшее, блеклое. Наказала судьба. Может, и за меня!» — думала девушка, пристально разглядывая Кольку, ведь она не видела его много лет.

Когда-то любила. Каждому приходу радовалась. Ждала. Недолгой была их дружба. Но почему-то помнилась…

Коршун открыл глаза, поймал изучающий пристальный взгляд Тамары. Встал виновато. Понял, придержала ребят девушка, дав ему отдохнуть.

«Жалеет. Значит, что-то застряло в душе», — подумал Коршун.

— Быстрее, ребята! Сегодня будет дождь. Надо побольше успеть. Чтоб душа не болела. Сейсмики торопят. Уже на пятки наступают нам! — подгоняла Тамара парней. И те, удивляясь, что она старается не замечать новичка, не интересуется, чем он занят, ничего не объясняет, хотя по всему видно: знает его.

К обеду небо обложило тучами так, что в тайге стало темно. Запахи трав, цветов, листвы и хвои загустели, и парни поняли: будет не просто дождь, а настоящий ливень, гроза. И разразится она с минуты на минуту.

Тамара глянула на небо с тревогой и тут же позвала за собой:

— Скорее в будку! Бегом! Тряпки не забывайте! Быстрее!

Над головами уже грохотнул гром. Темное небо распорола молния. Накинув на плечи рубашки, топографы босиком бежали к будке. Коршун, ухватив теодолит, старался не отставать от ребят. Внезапно Тамара, споткнувшись о корень дерева, упала навзничь. Выронила вешку. Вскрикнула от боли.

Ребята не услышали, не оглянулись. Колька, подбежав, помог ей встать.

— Ушиблась? — глянул на брюки, порванные на коленях. Увидел кровь. — Подожди! — сорвал несколько листов подорожника. — Дай платок! — Порвал пополам, привязал к коленям девушки листья подорожника. — Возьмись за шею! — нагнул он голову.

— Не хочу! — Тамара отошла на шаг, отстранив Коршуна. Но не удержалась. Упала вновь.

— В городе лягайся! Тут тайга! Не дергайся! Дай лапу! — подал ей руку. И, подняв, подхватил на руки. Но почувствовал, что не сможет донести до будки. Не хватит сил. Коршун сцепил зубы. Сделал шаг, второй. Гром загрохотал над самой головой. Молния ослепила глаза. И тут же, словно из ведра, полил дождь.

— Пусти, я сама! — вырвалась Тамара.

Коршун увидел парней, бегущих навстречу.

— Что с нею?

— Упала. Споткнулась, — ответила девушка, злясь на саму себя.

В будку они вернулись, промокнув насквозь.

— Снимай брюки! Шустрей! — скомандовал Коршун и, промыв колени, приложил подорожник, перебинтовав накрепко.

Тамара только теперь покраснела, увидев, что сидит в трусиках. И, замотавшись в одеяло до шеи, прилегла на полку, отказавшись от обеда.

Вскоре она согрелась, стала дремать, но заснуть не удалось. Настырные руки дергали за плечо, вырвали из дремоты:

— Похавай! — Колькины руки совали ей миску под самый нос.

Она отказывалась, злилась, но Коршун был настырен:

— Жри! Ботаю тебе! — дернул за руку зло.

— Ты это что себе позволяешь? — насупились ребята и обступили Коршуна.

— Поесть ей надо! Как иначе? Сами нажрались, а она?

— Когда захочет, поест! Чего отдохнуть мешаешь? А ну, отойди! — отжимал Кольку пухленький добродушный Толик.

— Силы ей терять нельзя. До вечера не пожрет — год жизни у себя отнимет. Мне так бабка говорила. А потом и врачи. Пусть ест, потом выспится, — настаивал Коршун, не отступив ни на шаг.

Тамара ела через силу. Давилась. Когда одолела чай, ребята сами вымыли посуду и полезли наверх — спать. По такой погоде о работе и думать было нечего. Ливень стучал по крыше и стенам будки. Он бил в стекло тугими струями воды. Грохотал гром, от которого вздрагивали стены будки, звенькало стекло в окне. Молния высвечивала каждый угол походного жилья.