Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

И чудо… Вопреки всем врачам и старушечьему неверью почувствовала Вонючка, как оживает, начинает греть ее тело кровь.

Сначала появилось осязание. Потом научилась шевелить пальцами ног и рук, сгибать их в локтях, коленях. Понемногу пробовала садиться, потом училась заново ходить. А к концу года — пусть еще держась за стены, но самостоятельно передвигалась по дому.

Старик привык к ней за этот год. Да и то немудрено. Больше десятка лет жил один. А Тонька, какая-никакая — живая душа, и чтобы она жила, немало сил вложил он в бабу. Та, едва встав на ноги покрепче, помогать по дому стала.

Несколько раз пытался старик заставить бабу выпить лекарственный настой на водке или спирту, Тонька отказывалась наотрез.

— Выжрала я свое! На три века вперед. Теперь будя! Завязала! — говорила Тонька, не слушая доводы деда. — Лучше сдохну! Но не выпью! — отказалась упрямо, навсегда.

А еще через месяц пришла Тонька в исполком. Попросила помочь ей устроиться на работу.

Там хорошо помнили прошлое бабы. Не поверили в перерожденье. И… Послали ее директором городской свалки. Все равно никто на это место не соглашался. А тут и с глаз подальше, и должность занята…

— Алкашка? А кто ж путевый пойдет туда? — успокоили сами себя исполкомовские благодетели.

Тонька поначалу возмутилась, даже в рев ударилась. Но старый Тимофей, узнав о причине слез, сказал, рассмеявшись:

— А кто на свете хуже: кто землю засирает или кто убирает? Помысли, прикинь. Ни одна работа не унижает человека. И не вой! Всякий хлеб, заработанный мозолями, — есть дар Божий!

И Тонька пошла работать.

Свалка за городом занимала громадную площадь. Уж чего только здесь не было! Вонь от нее чувствовалась на километры. Это место обходили даже ханыги. Приезжавшие сюда машины быстро разгружались и уходили на скорости с ветерком. Здесь жили своры бродячих собак и кошек.

Тонька даже за день не смогла обойти свое хозяйство, оглядеть его, прикинуть, с чего начать.

— Свалка не должна расти! Это — самое главное! Чтоб не захлестнула она город грязью и болезнями. Держите ее в определенных границах. И это будет великим делом! — просили санврач и исполком.

Тоньке дали троих помощников из числа ханыг. И пообещали: если она сумеет за год сократить площадь свалки хотя бы на четверть от нынешней — дадут ей квартиру в новом доме, строящемся напротив горсада.

Вонючка в первый месяц на знала, как подступить к свалке, с чего начинать. А потом словно озаренье пришло. Заставила бригаду ханыг рассортировать мусор на одном, самом ближнем участке. В одну сторону шла резина: шины, камеры, старая обувь, покрышки от колес грузовиков. В другую — бумажные отходы. Отдельно — железный хлам, старые тряпки, стекло, отходы дерева.

Договорилась с бумкомбинатом. И те после просушки с радостью забрали со свалки бумажные и деревянные отходы. Заплатили за взятое. Мастерские нефтепромысла купили резину. А ветошь и тряпье — автобаза, старьевщики, коммунхоз. Стеклотару — спиртзавод и консервный цех.

Оставшуюся гниль собрал бульдозер в кучу. Когда Тонька огляделась, то увидела: свалка заметно сократилась.

Именно отсюда вывезла она в дом к Тимофею гостиный гарнитур из карельской березы, который за старомодностью заменили на импортный — современный, из заменителей дерева.

Отсюда, очистив от грязи, привезла старинные кресла и столы из мореного дуба. Помыв их, покрыв лаком, долго любовалась. Старик нарадоваться не мог: вот ведь не ждал, не гадал, а удалось ему с Божьей помощью вылечить тело и душу Тоньки.

А баба уже исполком теребить стала. Просила заложить теплицы поблизости. Чтоб ничего не пропадало даром. Обещала засыпать перегноем с головой. Да и материалов на свалке всяких предостаточно. Одних труб нефтепромыслу каждый месяц на тысячи сдавали. Да всякого провода, арматуры — не меньше.

От свалки, вот уж чего не ожидал исполком, доходы пошли в казну города. И немалые. Согласились с Тонькой там. Стали теплицы строить. Баба торопила всех.

Завалила строителей отопительными радиаторами. Посоветовав перебрать каждый по звену. Трубы доставила. Даже кирпичи. Пусть и старые, но крепкие.

Тонька словно переродилась. И ханыги перестали узнавать ее.

Баба не только сама бросила пить, но и их гоняла. Случалось, брала за душу, когда кто-то из пьянчужек выходил на работу нетрезвым. Те пытались защищаться:

— Условия работы у нас вредные! Вонючие! Вот и надо нутро чистить, чтоб вконец не задохнуться! Тебе оно по хрену, сама такая! А мы — мужики! Создания нежные, тонкие! Нас беречь нужно от зловоний!