— А где она теперь? — спросила Тоня.
— Померла, — ответил человек глухо.
— Давно?
— Нет. Два года взад.
— Отчего она ушла?
— Старой сделалась. Она старшей была. Вынянчила меня. Родители оба работали. И Светка, еще совсем дитенком, заменила мне их обоих.
— У нее была своя семья?
— С этим не повезло. Хотя красивой была и очень умной женщиной. Но Бог счастьем обошел. Все ей дал окромя тепла. Все, какое оно у ней имелось, мне отдала. Я это не оценил, не доходило много. Когда понял, было очень поздно и уже ничего не воротить, — вздохнул человек.
— Дед, а ты кого любил?
— Хорошую женщину, — появилась грусть в глазах.
— А почему вы не остались вместе?
Она была мужней, занятой. И свово мужика любила.
— А тебя?
— Да кто я ей? Она и не знала, что я по ей страдаю. Целый десяток лет маялся. Но словом не выдал себя. Не хотел обижать. Она признавала другом, не больше этого. Да и мужик ее мне доверял. Мы уважали друг друга. А потом они уехали в другой город к сыну. Поначалу письма присылали, опосля стала глохнуть переписка, потеряли адреса. Нынче о них ничего но знаю.
— А почему ты не признался ей?
— Эх-х, Тонька! Любовь должна быть взаимной. Здесь такое не случилось. Одни страдания поимел. Но брехнуть про свое не посмел. Видел, что не нужон, что не поймет и возненавидит. Подумает, будто похоть но мне взыграла, козлиная спесь ударила в голову. А это было совсем не так.
— Как жалко тебя, бедный ты мой! Выходит много у нас одинакового. Я тож Степушке не сказала, что люблю его. К чему? Ведь он тоже занятой. Но все ж память от него на всю жизнь себе оставила. Может, мы никогда с ним не увидимся, но я до смерти стану ого помнить.
— Ты встретишь и получше, какие твои годы! А вот, что дитенка не сгубила, Господь вознаградит, даст на твою судьбу хорошего человека и будешь счастлива с ним.
— А как ты думаешь, за что мужики могут полюбить иль возненавидеть женщину? — спросила Тоня робко и сама испугалась своего вопроса, словно выплеснула наболевшее и съежилась, боясь, что Василий Петрович отругает ее за бабье любопытство.
— Ну это ты все разом захотела узнать. Любить человека можно тоже по-всякому. Для того не обязательно быть пригожей. Бабья краса вовсе в другом. Она в душе прячется, вместе с добром и заботой, терпением и лаской, с пониманьем и сочувствием, с верностью. Да только где нынче таких сыщешь? Нету теперь этих женщин. Поизвелись оне навовсе. Единые дешевки пооставались, а с их какой спрос?
— Ну это ты, дед, загнул лишку! — обиделась Тонька. И отвернувшись от старика, встала.
— А чего надулась? Вон твоя бабка разве не такая. Мать тоже не легше. Когда хотел ее в городе в институт воткнуть, чего отказалась? Да потому как наука легко не дается. Потом работать пришлось бы. Ей же по сеновалам сигать хотелось. Тогда ей нравился мужик. Ведь две зимы они встречались, могла всего понять и разглядеть: гожий для семейной упряжки аль нет! Она ж намечтала, что до стари по чердакам и скирдам станет с им прыгать. Да не состоялось. А когда впряглись в семью, понесло вразнос, не сладилось ни хрена. И не потому, что тятька твой плох, от того, что мать дура! Не сумела мужика в руках удержать. С добра, в хорошей семье, ни единый не сопьется. И коль баба путевая, никто и не подумает об нее кулаки чесать. Ведомо, что заслужила. Хоть она моя кровина, а доброе про нее не скажешь. Лентяйка и грязнуля, вся в мать удалась. И норов у ней свинячий. Коль мужик в морду дал, знамо было за что? Я ж его тогда отловил. Прихватил за душу и спросил, за что дочку забидел? Он и сказался, что приловил свою бабу в сарае с соседом. Того не тронул, кой с мужика спрос, коль баба не против. А ей вломил за блядство. Опосля ушел сам, но не она выперла. Не подмогал тебя растить, потому что не был уверен, что ты его семя. Ить он тут, в городе прижился. Машины ремонтирует в мастерской, хорошо получает, заимел семью, троих Мальцев родил, купил дом, и баба на него не забижается. Никогда не видел пьяным. Отчего сменился человек? Выходит, все дело в бабе. И твоя мать прекрасно знает, где он нынче живет. Ни от кого не прячется. Ему стыдиться нечего. Зато твоя маманька никогда к нему не сунется, помня свою срань. Знает, что снова получит кулаком в нос. Ну, а правду никогда не выложит. Какая с вас сознается, что шлюхой стала под боком у мужика? Вот за те дела ненавидят баб!
— Видать сам говном был, коль мамке другой мужик потребовался. Может и он навроде моего Шурки: единая видимость.
— Коль так было, не вязалась бы с ним два года, давно прогнала б от себя. Тогда он ей годился. Твоя мамка запрягла его так, что с ушами загрузила, а сама и стороне осталась. Так вот и не склеилось. Вывалился человек из упряжки. А кому охота свою бабу с дейтонскими мужиками делить? Сама посуди, разве это по-людски?
Читать дальше