Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Зато смерть наша, Степан. Уж поверь моему жизненному опыту.

– Он вам еще жить не мешает – ваш опыт? – в отчаянии вскричал коротышка. – Ладно, я еще успею…

Он тоже начал метаться, впрыгнул в щегольские сапожки, выхватил из сундучка, сплетенного из стеблей тростника, два топорика. Мы вывалились из хаты – а вакханалия в районе Опричинки только разгоралась. Мы перебежали двор и залегли за сортиром, состоящим из трех стен и потолка. Возвести четвертую стену не хватило духу, да я и не хотел – в минуты «отдыха» на очке открывался философский вид на болота, да и запашок не скапливался. Из укрытия просматривались кусочек луга и березняк перед деревней. Вся северная часть неба озарялась сиянием. Грохотал крупнокалиберный авиационный пулемет, чертили небо трассеры, гремели взрывы. Неясные тени носились по небу. И за что такое счастье нашей дыре?

– Красотища, Михаил Андреевич… – зачарованно шептал Степан. – Прямо Новый год…

– Хреновая красотища, приятель. Боюсь, от Опричинки мокрого места не останется…

– А что это значит, Михаил Андреевич, ты не думал?

– Думать, Степа, надо в обстановке, когда условия способствуют, а с этим сейчас проблемы… Но версию могу предложить. Некая персона с группой верных людей пыталась вырваться на вертолете из Каратая. За ними гнались – на тех же «вертушках». Сбили над Опричинкой. Вертолет не упал, совершил аварийную посадку. Тут их и обложили со всех сторон…

Кто-то бежал по лугу со стороны деревни, размахивая руками. Падал, вставал, снова бежал. Я отложил лук и взвел курок двустволки.

– Не стреляй, Михаил Андреевич, – зашипел Степан. – Это Митька, сын Акулины…

Он подбежал поближе, и я его узнал. Балбес «осьмнадцати годков», по уровню развития слегка опередивший трехлетнего ребенка. С его мамашей, розовощекой вдовой Акулиной Лаврентьевной, дамой «особо крупных размеров», у коротышки что-то было. Во всяком случае, он придерживался такого мнения, но никогда не раскрывал подробности. Не проблема, что «любовница» втрое выше и вдесятеро массивнее – был бы человек хороший, и чтобы исключительно «по взаимному согласию». Я никогда не мог понять, как у них это происходит технически… Отрок уже перебежал луг, треснулся лбом о плетень, перелез на нашу территорию и, тоскливо подвывая, закружился по двору.

– Михаил Андреевич! – протяжно изрыгал он. – Михаил Андреевич! Степан! Степан!

Парнишка обладал полным набором дефектов речи, но мы его прекрасно понимали. Я позвал его по имени, но у парня, видимо, уши заложило. Пометавшись, запрыгнул на крыльцо, вломился в избу. Раздался душераздирающий кошачий визг, переходящий в человеческий. Пулей вылетел кошак, за ним – пацан, убедившийся, что в доме никого нет. Он брызгался слезами и ревел благим матом. Мы бросились к нему.

– Что за дела, пацан? – завопил коротышка.

Он взвыл еще громче и начал путано излагать обстоятельства. Взволнованный, потрясенный, парень едва проговаривал слова. Со лба человеческого детеныша сочилась кровь – с плетнем бодался. Из сбивчивого монолога явствовало, что пришел конец света, о необходимости которого долгие годы вещал сельский поп Окакий по кличке Дантист (имелось у батюшки странное хобби – вырывать веревочкой с узелком больные зубы прихожанам). Раскололось небо, и из огнедышащего «козмоса» рухнуло на огород бабки Казимировны небесное тело с пропеллером. Бесовозка – кто бы сомневался. Все посадки в огороде полегли и забор треснул. Полезли из бесовозки бесы, много бесов, но вновь раскололось ночное небо, и закружились в нем другие транспортные средства для перевозки демонов, стали палить по тем, что внизу. А те – по верхним. С вертолетов съезжали на тросах демоны в масках, увешанные оружием. Но те, что шмякнулись в бабкином огороде, лопухами не были. Стреляли залпами, поубивали много атакующих, сбили вертолет, который рухнул на крышу Пантелея Свирищева, и дом, естественно, загорелся. Пламя перекинулось на соседние избы, а ночь ветреная… словом, половина деревни уже пылает, люди разбегаются, бой не стихает. Митька с мамкой выскочили из горящей избы, перебрались через плетень в бурьян, но тут благословенная Акулина Лаврентьевна упала в канаву и сломала ногу. Передвигаться не может, лежит в канаве, взывает к Господу, а сараи у плетня уже горят; если пламя перекинется на бурьян…

– Михаил Андреевич, мы же не хотим туда идти! – завыл раненой выпью Степан.

– Нехорошо, дружище, – скрипнул я зубами. – Ты спал с этой женщиной…