Сергей Зверев - Бойцы анархии

– Чего уставились? – Ей надоело, что мы на нее таращимся. – В свадебном платье я смотрелась бы хуже.

– Боюсь представить, как бы ты смотрелась в свадебном платье, – пробормотал я. – Ну, что, знакомиться будем? Или опустим?

– Опустим, – хмыкнула девица.

– Лет-то тебе сколько?

– Ну… – Виола задумалась. – Двадцать пять – тридцать… Сколько бы ни было, дядя, а ты мне в бати годишься. Хотя на хрена мне, спрашивается, такой батя…

Я смутился, а Степан злорадно хихикнул.

– Род деятельности? – нахмурился я. – Имеется в виду не военно-полевая подруга авторитетного господина, ныне покойного, а до того? Впрочем, не боюсь ошибиться – ты работала проституткой. В детстве много хулиганила, водилась с жиганами, в нежном отрочестве подсела на наркоту, в старших классах сколотила банду себе подобных, глумилась над порядочными девочками. Умеешь драться – на примитивном, конечно, уровне. Наглости – полная голова. Из института выгнали за непристойное поведение. Работать – в падлу, дураки пускай работают. Состояла приживалкой у богатого предпринимателя, да устал он от твоих заколбасов. Выгнал – подалась в элитные путаны, торговала экскурсиями в свою пещеру наслаждений, а в один прекрасный день – убойная доза снотворного, крепкий сон, очнулась в стране, которой нет на картах…

– А ты кто такой, дядя? Ясновидящий? – вспыхнула девица и покосилась на свой автоматик, лежащий в траве. Пнем я по жизни не был – пока она плескалась в ручье, а Степан разрывался между ленью и желанием подсмотреть, я опустошил рожок, рассовав содержимое по карманам.

– Военная прокуратура, – я дружелюбно улыбнулся.

Девица вытянула от изумления мордашку и посмотрела на Степана.

– Росцирк, – представился Степан, приковав взор к вздымающемуся третьему размеру.

Девица прыснула:

– Цирк и военная прокуратура… Вы что, парни, издеваетесь?

– Никак нет, – сказал я. – Старший следователь Марьяновской военной прокуратуры Луговой Михаил Андреевич.

Вот тут ее и долбануло. Откинулась на спину, схватилась за живот и зашлась в животном хохоте. Мы обиженно переглянулись, стали ждать, пока закончится приступ. Приступ прошел, девица откашлялась, поправила волосы и воззрилась на меня с какой-то странной серьезностью.

– Ладно, мужчины, хватит потешаться над бедной женщиной. С собой возьмете? Хотя бы временно. Ну, подумайте, куда одна? Да еще и… – девица покосилась на автомат, на мои оттопыренные карманы. – Вы, что, решили, что я хочу вас укокошить?

– А зачем ты нам? – стушевался коротышка. – Готовить и стирать не умеешь. Разве что так, в качестве картинки… – и осекся, потому что я молчал.

Я безмолвствовал довольно долго, сомневался, протирал в ней дырку глазами. Виола была совершенно не в моем вкусе. В гробу я видал ее неземную красоту. Не люблю я женщин, которые до знакомства со мной переспали с тысячью мужчин. Не люблю вульгарности, грубости, пошлости, демонстративной приблатненности – пусть сам вульгарен, груб, пошляк и базлаю по фене, словно тридцать лет на киче чалился.

– Три кретина, блин… – с сомнением вымолвил коротышка.

– Три кретина – это сила, – неуверенно изрекла девица.

Не знаю чем, но мне понравилась ее последняя фраза.

– Ладно, посмотрим, – неохотно бросил я.

Несколько часов мы обходили Васятинские топи. Двигались краем леса, детально обозревая окружающую местность. Однажды услышали шум вертолета, спрятались на опушке, зарылись в траву и лежали не меньше часа, прячась от мира и от самих себя. «Чем вы питаетесь в этой глухомани?» – ворчала Виола. «Что находим, тем и питаемся, дорогуша», – ворчал коротышка. Только к вечеру, когда раскаленный солнечный диск завис над кромкой леса, мы подошли с юга к Опричинке. Спецназ сделал свое неблагодарное дело и давно смылся. Засаду не оставили – с какой бы стати? Коротышка заревел благим матом и бросился к тому, что осталось от нашей избушки. Озверевшая солдатня спалила ее до основания! Даже сараюшку на краю участка и сортир, из которого открывался философский вид… Подавленные, глотая слезы, мы шатались по пепелищу, рылись в горелках, но даже взять было нечего – весь наш скарб сгорел. Над местностью стелился запах гари, отдельные головешки еще дымились. Мы побрели в Опричинку. Митькин труп, пролежавший весь день на солнце, неприятно попахивал. Мы обошли его окружной дорогой, но и дальше было не легче – трупы валялись на всем протяжении до деревни. Сподвижники Рачного – небритые мужчины средних лет, кто в камуфляже, кто в брезентовом комбинезоне… Один форсил вполне «партикулярным» пиджаком средней ценовой категории, из нагрудного кармашка выглядывал сопливый уголок носового платка. Своих покойников спецназ забрал. В канаве у плетня мы наткнулись на тело Акулины Лаврентьевны, матери Митьки, – кто-то неудачно швырнул гранату…