Петр Катериничев - Редкая птица

— Твоего возраста.

— Кхе, — поперхнулся я соломинкой — не одной ей курить хотелось. — Неужели так дрябло выгляжу?

— Наоборот. Для твоих лет — вполне. Отыгралась. Два-один.

— Ну так на что же он намекал?

— Ну как… Увидит какую-нибудь персону по телевизору, из нынешних бонз, хмыкнет: «Ишь златоуст». А потом так зло: «В девках никакого разбора не знает, плебей, ему бы кого пожопастей да посисястей, чтоб рыбой пахла, и трахает их в таких местах — грязнее некуда». Или про другого: «А этого красавчика уже все культуристы перетрахали…» Ну и в том же духе…

— А он у тебя злой мальчишечка…

— Так чего ему этих хапуг жаловать… — Ленка замешкалась на секунду, прищурилась:

— Слушай, Дрон, а чего это ты на него вдруг накатил? Ты что, его подозреваешь — Да как тебе сказать, милая барышня… Как говаривал папаша Мюллер в бессмертном сериале, «в наше время верить никому нельзя, даже самому себе». И добавлял:

«Мне — можно».

— Тебе — можно? Да я даже не знаю, кто ты такой! Может, тоже какой-нибудь службист-подпольщик!

— А что, похож?

— Похож… На летнего кобеля. Да все вы…

— Ага, — говорю я и лезу под куртку за фляжкой коньяку, которую присвоил в «Трех картах». Сам не заметил как — из-за нервного напряжения. Нет, раскручусь с этой бодягой — и на пассивный отдых, в деревню. Червей копать, рыбачить. Пить парное молоко. А потом, конечно, диссертация. Нелегка ты, доля ученого!..

— Что, согласен?

— Нет. Я не из таких.

— Все вы «из таких», как только новая попка рядом замаячит.

Резон в ее словах есть. Но корпоративная мужская солидарность мешает согласиться.

— Глотни-ка, — предлагаю.

— Споить хочешь?

— Ну. И о-во-ло-деть!

Ленка отхлебывает из горлышка.

— Ого! Вот это — другое дело.

Еще бы — чтобы сильные мира сего вместе с трудящимися одно месиво лакали?

Это уж — шалишь! Как там у классика? «Страшно далеки они от народа»…

— И где ты такой взял — по ночному времени?

— Места надо знать!

— Ой, похоже, я уже опьянела. — Ленка передала мне бутылку.

Я приложился. Коньяк действительно отменный.

— Слушай, а что ты делал, когда я вырубилась?

— Когда? — Я невинно поднимаю брови.

— В машине.

— Пел тебе колыбельные. Для сладостных снов.

— А серьезно?

— А серьезно, размышлял, как это такая высокопримерная девушка, как ты (тогда, заметь, я еще не знал о порочащей связи с безопасником), могла оказаться в такой дерьмовой компании, какую я обнаружил у тебя на квартирке.

— Так ты же сам не даешь сказать…

— Я?

— Тебя больше интересует, каким браком жената моя бабушка.

— Бабушки не женятся, они замуж выходят.

— Так вот, для справки: муж ее добрый человек, его собака не кусается, а я — не больна СПИДом. Что еще тебя интересует? Были ли папа членом партии? Кто из родственников был в оккупации?

— Нити, ведущие к главарям преступного мира, как и нити судьбы, таинственны и скрыты… — торжественно провозгласил я голосом советского Информбюро.

— Болтун. Слушай, а кем ты работаешь?

— Преподавателем, — развожу руками. — Разве не заметно?

— Нет. Процесс обучения не затронул твой интеллект.

— Это в каком смысле?

— В таком.

— Хороший ответ. Кстати, ты знала Ральфа?

— Кого?

— Ральфа. — Я снова прикладываюсь к бутылке, но при этом за девушкой наблюдаю внимательно — боковым, понятно, зрением. Так и окосеть недолго — или от тягот процесса наблюдения, или от коньяка. И как производственную травму будущее косоглазие никто не зачтет.

— Нет. А кто это?

— И нигде не слышала этого имени?

— Кажется, нет.

— Ну нет, так нет.

— А кто это?

— Круглов.

Девушка снова пожимает плечами.

— Не знаю я никакого Круглова. Похоже — не врет.

— Так где ты познакомилась со своими ухажерами?

— Ухажерами?

— Ну с рэкетирами, или как их там. Я поначалу подумал, что вы групповухой собрались заниматься.

— Так ты… подсматривал?

— Скажем так: смотрел.

— Ну и сволочь!

— Полегче. Нужно же было разобраться в обстановке.

— Ну и как? Разобрался?

— Разбираюсь.

— А как ты на балконе оказался?

— Ты же меня пригласила.

— Через балкон?

— Считай, что я романтик. А что, было бы лучше, если бы я вообще не появился?

— Нет. Извини. Можно тебя спросить?

— Валяй.

— Ты… Ты же убил того…

— Лучше, чтобы он убил тебя? Не дергался — был бы жив. — В последнем своем утверждении я сильно сомневаюсь, учитывая судьбу Айболита со товарищи.

— А если бы он успел и приставил мне нож к сердцу…