Петр Катериничев - Тропа барса

У нас… Прямо по писаниям Льва Николаевича Гумилева — пассионарии всех типов и рангов столбят свое место под солнцем. И умирают, скошенные огнем разборок, ранними инфарктами, депрессиями… На их место заступают другие: умные, осторожные, интеллектуальные. «Мы со вторых печатаем портреты, хоть в этом, право, и не их вина…» Все нормально: нужно было встряхнуть этот гниющий муравейник, называемый «развитым социализмом». Встряхнули, как водится, в самом российском варианте. «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Мужчина долил остатки вина, сделал знак официанту. Ни официант, ни метр ничему не удивлялись. Хочется клиенту утолять жажду коллекционным вином по четыреста долларов за бутылочку? Да с нашим удовольствием, да хоть чайными стаканами, да хоть… Вольному — воля!

Официант вырос у столика:

— Еще бордо?

— Водки, — коротко бросил мужчина.

Он все ждал, когда комок в груди хоть как-то рассосется… На это способна только водка. Потом… Потом, когда комок растает, можно брести в свой грустный пустой дом. «Дома ждет холодная постель…» И добрать. Чтобы не было так холодно. Чтобы до полной черноты… Чтобы назавтра проснуться в скудной бездарности нового настоящего и ничего не желать… Нового? В сорок начинать жизнь сначала? Где оно, это начало? Все свое мы носим с собой. Всегда.

— Какую предпочитаете? — Официант открыл карту.

— Выпью-ка я померанцевой… Она полезная, — вспомнил мужчина горьковского Булычева.

Официант продолжал стоять. Мужчина добавил:

— Пол-литра, конечно. Закусить — на ваше усмотрение.

— Копченый угорь, балык, лососина свежайшая, со слезой, икра…

— Давай всего понемногу и компот.

— Что, простите?

— Компот. Из сухофруктов.

Компот из сухофруктов. Его варили в больших котлах и оставляли на ночь на улице: днем стояла жара, а ночи в Афгане холодные; утром компот пили, зачерпывая кружками, — после анаши жажда была зверская, неутоляемая… И еще — компот был с запахом дома. Того, куда хотелось вернуться. Это было важно.

Вернулись только трое. Из тридцати… Все были молоды и хотели жить, но повезло не всем. Так уж устроено: везет не всем, не во всем и не всегда.

— Извините, но из сухофруктов… Можем предложить персики в сиропе, ананасы, ассорти…

— Черт с ней. Неси кока-колу.

— Слушаюсь. Горячее?

— Эскалоп. И много зелени. Только потом. Позже. А пока… — Мужчина улыбнулся невесело. — Помнишь анекдот? Заходят двое в кабак, заказывают семь бутылочек водочки. «А что будете кушать?» — «Вот ее-то, родимую, и будем кушать».

Официант вежливо улыбнулся и исчез. Запотевший графин с померанцевой объявился на столе почти сразу; два блюда, с мясным и рыбным ассорти, тоже. Накатить большую рюмку и предаться буйству плоти. Поедая мясное и рыбное. Бред эта жизнь.

И ничего, кроме бреда.

Года три назад он осознал вдруг: у него нет ничего, кроме денег. Сейчас легче.

Гораздо. Потому что денег нет тоже. И «семейная лодка» не билась ни о какой быт.

Просто времени обратить на него внимание не было. Нужно было работать. Пахать.

Не замечая ни дней, ни ночей. Он и пахал. И тогда все было если не хорошо, то сносно. Все развалилось потом. Когда материальные проблемы ушли. Стало сразу пусто и ясно. Ибо материя вторична.

Просто они перестали понимать друг друга. И начали говорить на разных языках.

Это как китайский и вьетнамский: восточные люди поют. И ритм есть, и мелодия похожа… А языки разные. И говорящие на них не понимают друг друга. Совсем. И не хотят понимать. Такие дела.

А он… Он любил свою жену. И верил. Верил, что все вернется, что она станет вновь такой, каких сейчас не бывает… Бред. Человек все себе придумывает сам. И счастье, и радость, и сказку. Когда сказка проходит, остается пустота. Полная. И пережить помогает только одно: в жизни сказки случаются куда чаще, чем можно себе представить. Правда, не со всеми. Только с теми, кто верит. Способность к счастью, как и способность к сказке, — внутри нас.

Хотя… Возможно, это тоже иллюзии. Вот только как решить, какой мир более иллюзорен: тот, что внутри нас, или тот, что вовне? Человек, взрослея, лишается иллюзий, жизнь отбирает их у него, одну за другой. Наверное, когда умирает последняя, умирает душа. Хотя некоторые при этом продолжают существовать. К жизни это не имеет уже никакого отношения.

А тогда ему, Олегу Гончарову, оставалось освободиться только от денег. Как часто бывает, ему помогли. С радостью. Брат жены влетел. В очень изрядные долги. А Гончарова даже просить не пришлось — он подставился сам. Как только он сделал это, то стал ей не нужен. Совсем. Она вспомнила, что жизнь прекрасна и удивительна. И ушла к другому. Тот казался ей веселее.