Петр Катериничев - Время барса

Ему как раз по силам скроить такую схему, как одновременное устранение двух авторитетов.

— Зачем это ему?

— Дьявол разберет. Для таких, как он, больше мути — больше рыбы. Одного он не учел.

— Чего?

— Случай. Меня. Я поломал или осложнил первую операцию, и теперь…

— Влад, а может быть, ты все усложняешь? И нет здесь и близко никакого Лира? Я помню, ты хотел разыскать его, чтобы отомстить за ту, давнюю гибель твоих друзей…

— Моих бойцов.

— Ну, бойцов… Просто… может быть, это у тебя…

— Навязчивая идея?

— Ну, вроде того. — Аля помялась, но произнесла-таки то слово:

— Одержимость. И ты все усложяешь. А на самом деле — все просто как день: ты случайно попал в разборку, меня случайно подставили в Южногорске…

— Аля, ты изучала диалектический материализм?

— Нет.

— Жаль. Согласно сей марксистской лженауке, цепь случайностей есть не что иное, как закономерность. А в таком деле, как прицельная стрельба по авторитетам из всех видов оружия, случайности ни с того ни с сего не возникают.

Аля промолчала, понимая, что переубедить этого человека ей не удастся, да и… да и вполне возможно, он действительно прав. Потом произнесла едва слышно:

— И теперь… теперь ты кинешься искать Лира?

Маэстро рассеянно смотрел на море, и лицо его было безмятежно-спокойным.

— Нет. Он сам нас найдет.

Четыре часа езды по жаре измотали Алю Егорову совершенно. За это время они дважды останавливались, покупая воду, сигареты и шоколад. Маэстро был молчалив и сосредоточен. Вел он машину по едва приметным дорожкам, а то и прямо по целине; он сразу объяснил Але, что встреча с вооруженными представителями власти, которые вполне могли работать на людей Ландерса и Батенкова, не сулит им ничего доброго: Маэстро был хорошо вооружен и навыков в обращении со стреляющим железом не утерял, но «огневой контакт» с властями может создать такое количество дополнительных проблем… Да и удача не всегда на стороне смелых. На нее можно надеяться, а вот рассчитывать… Везет в этой жизни не всем, не всегда и не во всем.

— Маэстро, — несмело произнесла, выслушав его, Аля. — А может, мы просто сядем в поезд на какой-нибудь маленькой станции и покатим до самых столиц? В Княжинск или в Москву?

— Ты так и сделаешь, девочка. И скроешься, заляжешь на самое донышко так, чтобы тебя не нашел никто.

— И никогда?

— В смысле?

— Ну, спрячусь, и сколько мне так сидеть «старушкой-пенсионеркой»?

— Пока все не успокоится.

— Влад, а как я узнаю, что все успокоилось? Маэстро не ответил.

— И почему тогда ты не сделаешь так же? Будешь ловить Лира на блесну под названием «Блестящий Маэстро»? — Девушка помолчала несколько секунд, решительно свела губы:

— Я поеду с тобой.

— И получишь пулю.

— До сих пор не получила.

— Пуля — дура. Ее может получить кто угодно и когда угодно. И это не зависит от уровня профессионализма.

— Да? А от чего зависит?

Глаза Маэстро затуманились, но лишь на мгновение; потом он бросил коротко и безразлично, но у Али не осталось сомнения, что он лукавит:

— Случай.

— Случай?

— Да.

— «Ни с того ни с сего кирпич на голову не падает». Да и… любая случайность есть лишь часть закономерности. Не твои слова? Ты даже науку как-то хитро обозвал… Диалектический материализм.

Маэстро пожал плечами:

— А я идеалист.

— Влад, я думаю…

— Девочка, думать ты можешь все, что угодно, а вот решать буду я.

— Почему?

— Когда пули станут ложиться совсем густо, я, вместо того чтобы воевать, стану думать, как уберечь тебя.

— По-моему, я доказала, что не беспомощна.

— До поры. Все до поры.

— Влад, но почему…

— Ты не воин. Твое дело — любить.

— Мне… мне кто-то это уже говорил… — Пусть на мгновение, но взгляд девушки стал близоруко-беспомощным. — Мне это говорил Олег.

— Гончий прав. Поэтому ты сядешь в поезд и уедешь. С твоими проблемами я разберусь сам.

— Это дискриминация.

— Это жизнь. Мужчины должны охранять ее, женщины — продолжать.

— Да? И кто это решил?

— Бог.

Маэстро замолчал. Просто гнал и гнал автомобиль. Единственным собеседником Али стало радио. А оно развлекало девушку сначала жалобным воем про геройских снегирей, потом — пессимистическим ревом недодолбаной стервы, стонущей на грани истерики: «Нелюбовь… Нелюбовь… Нелюбовь…»

Самыми мелодичными и жизнелюбивыми из раскручиваемых музыкальных опусов и казусов были старенький:

«Утекай, в подворотне нас ждет маньяк!» — и новенький: