Александр Звягинцев - Сармат. Смерть поправший

— Пожалуй, я соглашусь с вами, профессор, — кивнул удивленный Метлоу, не ожидавший от профессора Осиры суждений на тему, волнующую его самого уже много лет. — Я тоже много лет занимаюсь психологией этого народа, но, признаться, мне не приходило в голову посмотреть на русских с этой стороны.

Профессор присел на камень и жестом показал полковнику на место рядом с собой:

— Однажды в плену, мистер Метлоу, я наблюдал картину, поразившую меня буквально до слез: на станцию Даурия под Читой пришел эшелон с русскими заключенными. Когда закончилась их выгрузка из теплушек, небо вдруг стало иссиня-черным. Через минуту началась страшная гроза, и буквально стеной обрушился град. Конвоиры прикладами винтовок стали загонять узников назад в теплушки, но те отказывались укрываться в них. Более того, несколько сотен узников стали срывать с себя всю одежду. Не обращая внимания на удары прикладами и кровавые полосы от града на их обнаженных телах, они, к нашему удивлению, внезапно пустились в какую-то немыслимо странную и восторженную пляску, все убыстряя ее и доводя себя до полного экстаза. То был танец их единения друг с другом, единения с небом, громом, молниями и градом. Конвоиры растерялись, но скоро и они, составив в козлы винтовки, стали срывать с себя одежду и присоединяться к пляшущим узникам. Под секущим до крови градом, узники кружились в одной бешеной пляске со своими мучителями, как с родными братьями. Сквозь шум града до наших теплушек доносились разбойничьи выкрики пляшущих и буйный свист, в котором слышался мужественный вызов силам природы и даже самому небу. Когда град закончился и уползла в монгольские степи черная туча, у заключенных и у конвоиров были одинаково просветленные липа, как у людей, переживших глубочайший коллективный катарсис... Могу уверить вас, мистер Метлоу, что увиденное нами, японцами, на станции Даурия многим моим товарищам по несчастью помогло выдержать все тяготы плена.

— Интересное наблюдение, — согласился пораженный Метлоу. — Значит, у русских коллективизм и стремление к единению с природой — устойчивый стереотип национального поведения?

— Необычайно, сэр!.. Я наблюдал его у всех социальных групп. Но, к сожалению, русские очень расточительны в общении с природой и порой наносят ей глубокие раны...

Метлоу вгляделся в морской простор, в котором среди резвящихся дельфинов показалась голова пловца, и засмеялся:

— В подтверждение ваших наблюдений, Осира-сан, ваш пациент демонстрирует нам свое единение с морской стихией и ее обитателями. Сейчас Америка помешана на теории реинкарнации — может, Джон в прошлой своей жизни был русским? — не без иронии спросил он.

Осира улыбнулся одними глазами.

— Рождают характер, но не тело, — заметил он. — Вопрос его национальной принадлежности, сэр, интересует меня исключительно в целях определения методики лечения и... и его безопасности. До всего остального старому бродячему самураю нет дела.

— Его безопасности что-то угрожает? — насторожился Метлоу.

— Не могу сказать определенно, мистер Метлоу... Но с некоторых пор доктор Юсуф стал привозить к нему в монастырь подозрительных арабов.

— Что было подозрительного в них?

— Глаза, — ответил Осира. — Блеск их глаз. Это не тот блеск, что бывает в глазах фанатиков-мусульман или иезуитов... Похоже, они принадлежат к какой-то мистической секте, которых пруд пруди на Востоке, но, возможно, старый Осира ошибается. Однако, опасаясь, что змея рано или поздно выползет из своей шкуры, я отказал Юсуфу в праве пользовать методами европейской медицины пациентов моей клиники и запретил ему появляться в монастыре. Но, кажется, он не сильно огорчился этому.

Неприязнь Осиры к Юсуфу Метлоу отнес к вечной неприязни адептов разных направлений медицины друг к другу.

— О'кей, уважаемый Осира-сан, — почтительно поклонился он. — Я наведу справки об этих арабах.

— Но больше всего, мистер Метлоу, меня обеспокоили даже не арабы, а русские...

— Джона навешали русские?

— Похоже на то, — кивнул старик. — Но под видом богатых туристов из Австрии. Несмотря на запрет старшего монаха, они сфотографировали Джона. Пытались даже получить у него автограф и интересовались, не знаком ли он с неким русским по фамилии Сарматов.

— Что им ответил Джон? — напрягся Метлоу. Осира, уловив в голосе Метлоу тревогу, поспешил его успокоить.

— Ответил, что он англичанин Джон Ли Карпентер, родившийся в Пакистане, а человека по фамилии Сарматов не помнит.