Сергей Зверев - Жиган

— А ты что здесь делаешь? — спросил Константин.

— Это мне вроде наказания.

О том, за что ему выпало такое наказание, Архип не распространялся, а Константин с расспросами к нему не лез. Он уже твердо усвоил одно из главных правил поведения за решеткой — не лезь в душу, захочет — сам скажет.

— Но даже в этой Индии есть своя дорога, — продолжал Архип. — Дорога — это связь. Без связи тут быстро загнешься.

— Какая же здесь может быть связь? — удивился Константин. — Двери железные, на окнах решетки.

— Решки, — поправил его Архип. — Об этом я тебе тоже расскажу. Времени у нас много.

Разговор прервался на несколько минут. За кем-то из обитателей камеры приходили контролеры, или, как назвал их Архип, тубаны. Когда дверь камеры закрылась, Архип продолжил.

— Никак нельзя в хате без дороги. Про все, что с тобой вчера приключилось, я уже знаю.

— Откуда? — изумился Константин.

— Тюремная почта донесла. И воры наши про тебя уже все знают.

— Какие воры? Их что, здесь много?

— Сейчас двое, вернее, даже один. Толик Рваный. Погонялу ему такую дали из-за разорванной мочки уха. Настоящий вор. Коронован в знаменитой Владимирской тюрьме. Наш брат, славянин. И не сухарь какой-нибудь.

— Кто такой сухарь?

— Есть тут один. Тоже вроде бы как вор, но не все его признают. Толик Рваный его не признает, и я тоже. Погоняла его — Кокан. Сам лаврушник, то есть кавказский.

— Разве Кокан не коронован?

— В том-то и дело, что коронован. Но сходняк, на котором он получил звание вора, проходил в Бутырской тюрьме. А среди славянских воров Бутырская тюрьма не катит. Дурная слава о ней ходит — что коронуют там людей неавторитетных. Я даже слышал про Кокана, что звание вора он себе купил. Может, так оно, может, нет, но с Толиком Рваным они на ножах. До открытой войны дело не дошло, но лучше между ними не встревать. Если какие непонятки возникают, лучше к Рваному обратиться. Непорядок это, когда славяне у лаврушника защиты ищут. Ты вот вчера в одну хату с Карзубым попал, верно?

— Верно.

— После того, как ты их замесил, они на тебя маляву Кокану накатали. Карзубый когда-то был авторитетом, но после того как с лаврушниками связался, его всерьез мало кто воспринимает. Кокана тебе надо опасаться. Что у него на уме, никто не знает. На всякий случай запомни, что зовут его Шалва Куташвили. Отчество — Теймуразович. Он любит, когда к нему по имени-отчеству обращаются. С виду вежливый такой.

— Ты что, его знаешь?

— Я много кого знаю. В разных местах довелось побывать. В Тульской, Брянской, Саратовской областях, в Воронеже. Даже в Нижний Тагил судьба однажды забросила. Ох и много же там нашего брата. Ты, Костя, честный пацан. Везде есть люди и нелюди. Не сломаешься — будет из тебя толк. Я в тебя верю.

Несколько дней Константина не вызывали на «исповедь». Наверное, капитан Дубяга решил дать обвиняемому передышку. Но, может быть, это был психологический ход.

В любом случае, эти несколько дней прошли для Константина в состоянии тягостного ожидания. Лишь разговоры с Архипом помогали скоротать время.

Константин узнал многое: что такое Соликамская зона «Белый лебедь», в которой содержат воров и авторитетов, кто такие главворы и главпидоры, хозяин и кум, казачок и парашник, как парафинят и опускают, с кем можно общаться в камере и что такое проверка зрения.

Народ в камере менялся. Одних приводили, других уводили. Люди были разные, но всех их объединяло одно — авторитеты среди них не попадались.

Главным в камере, или, по-здешнему, хазаром стал Архип. Об этом известила малява, которая пришла спустя некоторое время через дорогу.

Дорога в этой хате была такой же, как и во всем следственном изоляторе. Через окно были протянуты во все соседние камеры веревки. По ним двигались зациски-малявы, маленькие посылки с индюшкой — чаем, куревом, деньгами и иным гревом.

В своей маляве Толик Рваный известил Архипа о том, что хочет встретиться и побазарить с резинщиком.

— Жди гостей, — сказал Архип Константину, прочитав маляву.

Однако до встречи с Толиком Рваным в жизни Константина произошло еще одно событие, далеко не из приятных.

Вечером, когда одни обитатели камеры играли в шашки фигурками, вылепленными из хлебного мякиша, а другие негромко разговаривали между собой, дверь неожиданно распахнулась и на пороге появились несколько человек в зеленой униформе.

Первым вошел невысокий коренастый прапорщик с грубым, словно высеченным топором лицом. Широко расставив ноги, он остановился посреди камеры и многозначительно похлопал по руке резиновой дубинкой.