Сергей Зверев - Жиган

— Ладно, не ершись, — сказал Рваный, — замесил, и правильно сделал. В шерстяной хате порядок навел — тоже одобряю. Я сам такой был когда-то. — Он многозначительно притронулся к мочке уха. — Кокана знаешь?

— Слыхал.

— Сухарь он. На авторитет претендует. Но воевать не решается. Шкет с Сиротой на тебя ему пожаловались.

— Мне-то что с их жалоб? — слегка самоуверенно сказал Константин.

— Напрасно ты так. Бояться Кокана, конечно, не надо, но будь настороже. Куришь?

— Курю.

Вор вытащил из кармана шаронки пачку сигарет и сунул их в руку Константину.

— Держи, подарок от меня. Таких пацанов, как ты, мало. Сколько чалился, может, одного и видел.

Константин глянул ему на ладонь и чуть слышно присвистнул.

— Ого, «Мальборо»?

— Здесь тоже можно жить, — с достоинством сказал Рваный. — Ладно, парень, мне пора.

Он встал. Вместе с ним поднялся и Константин.

— Что у тебя с рукой? — спросил вор, глянув на грязный бинт.

— Лайба загорелась, когда от ментов срывался.

— Кенты на воле как тебя звали?

— Костылем.

— Не пойдет, — покачал головой вор. — Надо тебе настоящую погонялу иметь. — Он немного подумал. — Погоняла твоя будет Жиган. Словечко это, конечно, громкое, только воровской герой имеет право так называться. Но что заслужил, то твое. Пацан ты здравомыслящий, косяков, думаю, не напорешь. Будешь жить по понятиям — далеко пойдешь.

Он шагнул к двери, но вдруг остановился.

— В мою хату хочешь, Жиган? — спросил Рваный.

— Благодарю, не стоит, — негромко, но твердо сказал Константин.

Больше не задерживаясь, вор вышел из камеры, дверь которой была оставлена открытой.

После того как главный вор ушел, Архип уже набросился на Константина с упреками:

— Да ты в натуре ломом опоясанный. Тебе сам Толик Рваный такое доверие оказал, в свою хату пригласил, а ты его мордой об асфальт.

— Что мне там делать? — спокойно возразил Панфилов. — «Шестеркой» ни у кого быть не собираюсь, до блатного еще не дорос.

— Как это не дорос? — зашипел Архип. — Тебя главвор, настоящий законник окрестил. Он же не сухарь какой-нибудь, не апельсин из лаврушников. Настоящий бродяга, таких по всей стране не много найдется. Человек порядочный, старой закалки. А ты ему: «Благодарю, не стоит». Хорошо хоть, спасибо не сказал. По одному его слову люди с жизнью прощаются.

— Да чего ты прицепился ко мне со своим Толиком Рваным? Он спросил, я ему честно ответил. Давай-ка лучше подымим.

Архип тут же успокоился.

— Ладно, Жиган, давай свои фирмовые, хоть раз в жизни попробуем.

— Ты что, «Мальборо» раньше не курил?

— А ты будто курил?

— В Афгане этого добра навалом. Знаешь, сколько курева можно выменять на канистру бензина?

— Не знаю и знать не хочу. Меня вообще политика не интересует. Мы вне политики и вне национальностей. Вот только лаврушники в последнее время достали. Мы, православные, должны вместе держаться.

— Так грузины и армяне тоже вроде православные.

— Э, не скажи, у них церковь автокефальная.

— Что это такое?

— Своя собственная церковь. Патриарха Московского и Всея Руси не признает.

Они закурили и сделали несколько глубоких затяжек.

— Водочки бы сейчас, — мечтательно произнес Архип.

— Зачем?

— Ты вроде как рукоположение в сан прошел. Погонялу получил, крестили тебя. Русский человек по такому поводу обязательно должен выпить.

— Выйдем на волю, выпьем, Архип. Кури пока.

— Курю, Жиган, курю…

«… постановил: Панфилова Константина Петровича признать виновным и в соответствии со статьей 148 Уголовного кодекса Российской Советской Федеративной Социалистической Республики приговорить к четырем годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии общего режима. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции в сроки, определенные законодательством… »

В зале суда было немноголюдно. Несколько случайных людей, корреспондент милицейской газеты «На страже Октября», прокурор, государственный адвокат, охрана.

Не было ни одного близкого человека.

Жиган надеялся, что сможет увидеться с матерью хотя бы в зале суда, но она не смогла приехать, лежала в больнице — сердце подвело.

Игнат, из-за которого, собственно, и заварилась вся каша, тоже не нашел времени, чтобы попрощаться с братом. Находясь в СИЗО, Жиган получил от него единственную записку, из которой и узнал, что мать заболела.

После того как в зале суда огласили приговор, у Жигана состоялся последний разговор с адвокатом. Защитником по его делу был назначен тощий вертлявый мужичок в очках, с огромной плешью на голове, которую он безуспешно пытался укрыть, зачесывая последние оставшиеся волосы на лысину.