Молодой охранник, помимо винтовки и ломов, нес на закорках обессилевшего от страха старика педераста.
Остальные — кухню впереди себя толкали, несли продукты, котлы, посуду.
Обиженники тянулись вверх гуськом. Палатку и барахлишко свое крепко ухватили. Не перегрузились. А вот идейные носом гору чуть не пахали. Чей груз на плечах — сами не знали.
Горы, на время утихнув, словно дав людям короткую передышку, вскоре снова разразились камнепадом. Того и гляди огреет обломком по голове.
Гудели, ревели потоки дождя и воды: кого пощадят, кого накроют.
Первым на вершину выбрался Аслан. Стряхнул с себя лопаты, и, не передохнув, не оглядевшись, пошел помочь Киле. Вытащив, снова — другим на помощь.
Под сапогами скользкое месиво горной породы. Ноги мокрые. Подошвы сапог давно отпоролись — рты поразевали. Да кто на это обратит внимание? В хорошую погоду — некогда. Теперь и тем более…
Серый поток зэков, как длинная змея, карабкался по склону горы там, где должна пройти трасса.
И только охранники, не доверявшие теперь никому, плелись в хвосте длинной колонны.
«Все когда-то кончится. И этот невыносимый подъем, и дождь», — думалось старшему. Ведь и не такое видывал и пережил. Просто надо успеть опередить беду. Конечно, начальник зоны поднимет крик, не увидев на месте палаточного поселения. За самовольство выговорит, скажет, надо спрашивать. Да где? У кого? Не было времени. Да и связь где возьмешь? Тут уж на собственный страх и риск действовать надо. Зэков спасать. Да и себя, если удастся, конечно.
— Черт! Уж лучше бы внизу остались, чем так корячиться. Бухнул какой-то зэк и мы, как стадо, за ним, словно без своих мозгов! На черта мне сдалось из-за уголовников надрываться! Я не собираюсь с ними кентоваться. Буду я под дудку всякого плясать! Нет уж. С меня хватит? Меня сюда служить послали, а не у зэков в сявках ходить. Мне и начальник зоны в том не указ, — убрал плечо от походной кухни один из охранников. И добавил: — Помог бы, будь моя воля, всех из одного пулемета…
На него никто не оглянулся. Ни слова не сказали. Кто-то из охранников, сделав шаг шире, молча занял место ушедшего. Тот плелся сзади, отставая с каждым шагом.
Не знал человек, что, когда люди вместе — тяжесть легче, дорога короче, смерть дальше. Она — последняя — любит настигать одиночек. И этого отставшего подкараулила, свернувшись к его ногам внезапным оползнем, закрутила, сбила с ног, укрыла, запеленала, задавила и унесла в распадок — молчаливого, изломанного, беспомощного.
Старший случившееся почувствовал. Оглянулся. Но поздно. Поймать, вырвать, спасти хотя бы мертвого, было невозможно. Да и не подойти…
— Хана, — вырвалось у старшего охраны невольное. Он сцепил зубы, отчаянно воткнул плечо в кухню, покрасневшее вмиг лицо покрылось соленым потом, его тут же смывал дождь.
Аслан уже многим помог подняться наверх. Теперь он и Кила вытаскивали уставших, ослабших.
Аслан вместе с бригадиром, не теряя времени, развернули палатку. Поставили, закрепили ее. Потом вторую рядом примостили.
— Как спать будут люди? На сыром простынут. А тут ни обогреться, ни обсушиться негде, — огляделся Федор.
Аслан подтащил к палатке разлапистую корягу, застрявшую в расщелине. Потом — вторую, третью. Прикрыв собой от дождя, развел под ними огонь. Коряги задымились, искры вылетали стрелами из шипящего дерева. Зэки, завидев дым костра, пошли на подъем веселее..
Там тепло, там отдых, там жизнь…
— Аслан, иди, перекурим, — позвал Кила, когда тот заглянул в палатку. Бригадир снял сапоги и только теперь дал отдых растертым в кровь ногам.
Он никогда не жаловался, никого не ругая. Ни сетовал на судьбу. Он давно научился переносить боль и тяготы молча. Вот только тут… Не хотел, да терпенья не стало.
На вершине разместились лишь три палатки. Другие, девять, пришлось ставить подальше, пониже.
Зэки, едва палатка закреплялась, влезали под полог и засыпали непробудным, мертвецким сном.
Кто повалился рядом? Чья нога уснула на шее? Кто храпит под мышкой? И лишь охрана не дремлет, сгрудилась в своей зеленой палатке. Трое за зэками наблюдают, глаз не сводят. Их никакой дождь не пугает. Стоят, Такая служба…
Старший охраны в палатке. Курит. Молчит. С лица потемнел. Слезы душат. Дать волю нервам — нельзя. Что молодые подумают?
Но ведь сегодня сначала на одного бойца стало меньше. Уже двоих охранников потеряли на перевале.
Совсем мальчишки. Безусые. Пушок на щеках не успел окрепнуть, потемнеть. Никому в жизни не успели насолить. Да и самой жизни не увидели, не узнали. Все по книгам, по учебникам. Своего мнения нажить не успели.
Читать дальше