Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Охрана привычно осмотрела машину, обшмонала водителя.

Знает, ничего не может привезти водитель с трассы. Ничего на ней запретного не поднимешь. Но правила — закон. Не поартачишься.

И, кивнув шоферу на гараж, впускают машину во двор, подняв перед нею облезлую руку шлагбаума.

Аслан и сегодня лег спать в промокшем насквозь белье. Да и где его высушить, если промозглые дожди расквасили всю зону и в бараке через дырявую крышу журчит вода струями.

На холодные нары, шконки, на бетонный проход, на пустой стол, на головы зэков льет Колыма стылые слезы. Словно вместе с людьми оплакивает невысказанное, застрявшее комком в горле горе.

Забились люди по углам. Как тараканы в щели.

Кто-то письмо домой строчит, другой рубаху штопает.

Иные постели в порядок приводят, бреются зачем-то. А тот хмырь лежит, одеялом с головой укрылся. Спящим прикинулся. Спиной ко всем повернулся. А сам из-под подушки присланную из дома посылку теребит. Чтоб ни с кем не делиться. Чтоб никто не увидел. Одно выдает — чавкает так, что за бараком слышно. Зато спрятался.

Смешной мужик. Который год в зоне, а все в одиночку. Никто с ним не общается. Ни с кем не разговаривает. Даже имени его никто не знает. А случится, помрет — не будут знать, кого похоронили.

Кто он и откуда, за что сюда попал — ни словом не обмолвился. Впрочем, у каждого здесь свои странности, свои причуды. Одинаковых нет. Есть похожие. Но и это до поры, до случая.

Спят работяги в бараке, свернувшись в калачики, — так теплее. Иные на спине, руки на груди сложив, ровно покойники. С той лишь разницей, что мертвые не храпят. И им напоследок чистое белье надевают, если на счету копейки водятся. А еще — покойным не надо подскакивать в шесть утра. Их время кончилось..

Спят зэки. Стонут, бормочут, кричат и плачут во сне.

Одни подскакивают среди ночи дурное привиделось. Да что может присниться хуже Колымы? Она — въявь. И ничего, свыклись. Валятся на шконки подкошенно. Тут же засыпают.

Но все ли спят?

Прислушивается Колыма. Вон вздыхает новичок, в темноте углом подушки глаза вытирает. Никто не видит, значит, не стыдно. Да и как не плакать человеку на Колыме?

Сегодня в бараке работяг суматоха, какой давно не бывало.

На волю двенадцать человек отпускают. Не по реабилитации, не по окончании отбытия срока наказания. До него еще годы оставались.

Амнистия! Это слово знакомое, но уже забытое, ворвалось в раскрытые двери сильнее порыва пурги. И разбудило, сорвало с нар всех, кто уже успел осознать, понять, в ком жила, не угасая, теплинка надежды на чудо.

Амнистия… И отмывает тракторист почернелые от горя и мазута руки. Водой? Только ли? Впервые — духовитым, туалетным мылом.

Суковатые ноги без хмеля в крючки закручиваются на радостях. Глаза влажные, как у коровы. Морщинистые щеки в улыбке до ушей растянулись.

Рядом с ним в последний раз на «параше» двое мужиков-уральцев дуются. Еще один уже барахлишко выволок вольное из мешочков, что всегда под подушкой держали.

Двое земляков их уже за документами побежали. Невтерпеж им ждать стало. Даже не переоделись. Разве так на свободу выходят? Она — жизнь и праздник. И только не терявший ее ни разу, не знает истинную ей цену.

Приводит себя в порядок астраханский мужик. Отмывает лицо мочалкой, словно без этого его ни мать, ни

дети не узнают. Иль всю Колыму с лица смыть хочет одним махом. Такое и за годы не отмоешь. Она не в поры, в душу въелась…

Примеряет мужик портки, в которых сюда прибыл. А они не держатся на поясе. Застегнутыми сползают с задницы на колени. Без подпояски ни за что не обойтись. Кто-то ремень свой отдал. Носи на здоровье. Не сам, так он пусть на свободу попадет.

Грузины, узнав об амнистии, на радости в пляс пошли. Да так пели, что охрана прибежала с перепугу. Узнала, в чем дело, смутилась. А мужики пляшут. Пока их за документами не позвали.

Амнистировали и Полторабатька. Тот с ревом в барак влетел. Нацеплял на руки пяток зэков, кружился, как малахольный. Пел, прыгал, хохотал, все вперемешку. Как большой, несуразный ребенок, все в бараке вверх дном поставил, всех — на уши. И щипал себя, и спрашивал, уж не снится ли ему день сегодняшний.

Лишь ставропольцев двое собирались тихо, неслышно. Будто событие это было привычным для них. Наперед высчитали. Громко обрадуйся — выложи на стол остатки посылок из дома. Сало и колбасу. А они самим в дороге нужны будут. Так что лучше попридержать радость. Тишком из барака уйти, чтоб не пришлось откупаться от тех, кто тут остается. У радости тоже свой час. Ее до дома довезти надо. А подкреплять из мешочков. Всю дорогу. Чтоб лишнюю копейку в пути не потратить.