Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Шоферы знали, поняли, как пришлось здесь Аслану. Ведь он последним проехал здесь. И жив! Выпустил его паводок. Первого. Единственного за все годы существования трассы.

Ведь именно этого места каждую весну панически боялись все водители. Здесь каждый год кто-то погибал. Невзначай. А потому успевшего уйти от паводка считали счастливым.

— Теперь ты сто лет проживешь! Раз в распутье тут проехал, сам черт тебе не страшен. Считай, что жизнь свою ты у него отыграл в очко! — смеялись в бараке зэки.

Весны Колымы, как девки-перестарки, как глупая любовь в старости, приходили сюда лишь в конце мая. И тогда за неделю невозможно было узнать суровую северную землю, где всякая кочка, каждый распадок, спешили прикрыть свою наготу зеленым нарядом.

Короткими становились сумерки, в три часа ночи полной тьмы не наступало. Солнце, словно наверстывая упущенное за зиму, теперь светило целыми днями.

Весна… Ожили зэки в зоне. Они уже не ползали сонными мухами по баракам. Муравьями ожившими сновали. Работали веселее, меньше уставали. Охотнее смотрели фильмы про любовь. Случалось, иные — по нескольку раз смотрели.

Весна… Она бродила в жилах, будила кровь, интерес к жизни. И не беда, что по ночам случались заморозки и холодные, нудные дожди заливали зону.

Люди знали, это пройдет.

— Господи! Когда закончится этот срок! Как хочется домой, — стонал астраханский рыбак.

— Да что ты канючишь? У тебя осталось-то: зима — лето, зима — лето, зима — лето, год долой, десять троиц — марш домой, — успокаивал его Кила, понимая, что сочувствием тут не помочь.

«Надо забыться, приказать себе, убедить, что все кончается. Меньше вспоминать. Память хороша, когда лечит, а если убивает — лучше не вспоминать. Надо пережить эту память, задавить на время и не давать ей волю. Иначе свихнуться можно», — приказывал себе Аслан, которому в последнее время стал часто слышаться голос бабки.

Она окликала его в пути, перекрывая голос машины. Она звала его в бараке, она пела и плакала так явно и знакомо, что порою казалось: стоит протянуть руку и прикоснешься к худенькому дрожащему от усталости плечу, к сухой костлявой руке.

Нет, она появлялась помимо воли. Внезапно. Как эхо памяти. С чего? Да разве его спросишь?

Нет, бабка ни разу не навестила Аслана. Неграмотная, пугливая, она никогда не выезжала из своего села, не была в городе и ни за что не сумела бы купить себе билет на самолет, а тем более — сесть в него и подняться в небо, которое считала и почитала домом Божьим.

Куда ей в Магадан? Она вряд ли допускала такую мысль. И скорее умерла бы с тоски по Аслану в маленьком доме, чем решилась бы навестить, повидать его.

Аслан знал, что и пожелай бабка, никогда не наскребет денег на дорогу. А те, которые он ей высылал, складывала на книжку. Всего-то и позволила себе купить корову, да и то — внук сам настоял. Но ни одна корова не дает столько, чтобы до самой Колымы долететь.

Аслан все знал. Помнил, что самым трудным будет ожидание, когда до освобождения останутся последние два-три месяца.

Что и говорить, запали ему в душу слова Килы о том, что за спасение жизни начальника зоны могли его выпустить из зоны досрочно. Но могли — не обязаны. И надежды Аслана не оправдались.

Поначалу человек утешал себя тем, что документы в один день не оформляются. Вон документы и представление на Илью Ивановича два месяца рассматривала комиссия… Но прошли и два, и четыре месяца, а об освобождении Аслана никто и словом не обмолвился. И потерял человек надежду на возвращение домой пораньше. А вместе с тем и веру в нового начальника зоны.

Угасла мечта, изгоняемая Асланом из сердца. Нет, не зря бабка называла его невезучим, несчастливым.

А ведь ему и впрямь с самого детства не везло. Как рассказала бабка, отец Аслана — мастеровой человек был. Мог сапоги сшить — на загляденье, умел кувшины лепить расписные — с цветами и жар-птицами, мог коня подковать — самого норовистого. И саклю построить на диво всем. Да и собою был приметным. Рослый, плечистый — крупный. Не в семейную породу. Собой красивый. Все знал. Может, оттого, что сердце было не по-горски мягкое, люди любили его. И жену он себе выбрал под стать. Рукодельницу.

Построили они себе дом в Нальчике. Хотя просила их бабка не уезжать из села. Не покидать ее, старую. Но не послушали молодые. Десять лет прожили в городе. А в одну из ночей постучал в дверь человек. Предупредил, что если до утра они в доме останутся — арестуют их…