— Не надо, мамаша. Я поел, — покраснел Аслан, поняв, что женщина наблюдала за ним из окна дома, возле которого он остановился. Вон в окошке три детских рожицы. За бабкой наблюдают. Ждут ее.
— У меня муж отбывал. Знаю, как у вас. Прими. Не откажи. Ему тоже помогли в живых остаться. Может, и ты тоже…
— Не надо. Не хочу…
Но в это время из калитки дома вышла девушка. Аслан оторопел. Она шла к нему, нет, к бабке. Взяла у нее из рук сетку, подняла повыше, настойчиво положила Аслану на колени:
— Не надо бабулю обижать отказом. Люди друг другу помогать должны. Нашему деду в зоне дали выжить. С тех пор машины с этими номерами мы знаем.
Аслан разгружал содержимое сетки на сиденье. Руки дрожали. Впервые с таким столкнулся. Непривычно, неловко. Но старушка с девушкой уже ушли от машины, скрылись за калиткой.
— Внучок! Отворись! — постучал костылем по кабине подслеповатый дед. Подал блок папирос: — Возьми. Поделись со своими ребятами.
— Да я купил уже! Вон, смотрите сколько, — отказывался Аслан.
— На всех все равно мало. Не гнушайся. Прими и от меня, — положил курево на подножку и торопливо засеменил к другому дому.
— Мама велела передать, — постучала худеньким кулачком простоволосая девчонка, поставив на подножку банку сметаны.
— Спасибо, — еле успел сказать Аслан.
— Прими, детка. — Не успел захлопнуть дверцу водитель и плотная женщина в черном, до бровей, платке, подала сумку, набитую продуктами.
Не понимая, что происходит, Аслан решил отъехать отсюда. Но в кабину заглянул бородатый, улыбчивый человек:
— Куда торопишься, браток? Не спеши! На вот, сала кусочек прихвати. Угости ребят. И от меня…
— Погодите. Что случилось? Почему здесь вы все такие? — не нашел Аслан подходящих слов.
— А мы ж, вся эта улица, да и не только она, многие, бывшие зэки… Освободились и остались здесь. Навсегда. Ехать стало некуда. Теперь тут обосновались, обжились. Но помним, кому обязаны. Зоны до гроба не забудутся. И трасса… Немногих она живьем от себя отпустила. Помним это. И помогаем. Как можем. Тем, кто там. Чтоб больше в живых осталось. Неспроста наша улица и называется Колымской. Чтоб в домах и семьях память не остывала.
Аслан оглядел растерянно кабину, заваленную продуктами. Решил разложить их под сиденья, в кузов. Но в это время подошел Упрямцев.
— Жители улицы тут вот нанесли. Не хотел брать. Так затолкали. И обижались, что отказывался, — оправдывался Аслан. И добавил: — Я и сам папирос купил. Хватило бы нам…
— Взял и ладно. Не разносить же по домам. Я и сам на человечьей доброте выжил. Знаю тебя, с голода умирал бы, но не попросил бы. Кстати, вот это тоже возьми. До кучи. От меня. Но никому не говори. А не возьмешь — обидишь. От чужих, незнакомых взял. Я чем хуже? — подал Аслану сверток.
Водитель покраснел до корней волос. И отстранил грубо, резко:
— Те, кто давали все это, зэками были. Значит, из наших. Свои они мне. Хоть и незнакомые. Вы — совсем другое дело… Не возьму.
Упрямцев, сдвинув брови, сел, захлопнул дверцу:
— Гнушаешься мной? Но ведь среди своих и Чинарь, и Слон, и всякие твари бывают. Кто своих зэков обирает, как бугор. У них тоже родственники… Вон недавно мы одного этапировали, родную дочь изнасиловал. Девчонке десять лет. И таких у нас в зоне целый барак. Выходят на свободу, жалуются, что на Колыме сидели. Но никогда не скажут за что. Может, из таких рук ты взял. И не смог отказаться. Не знаешь, что и тогда, и теперь лишь немногие осуждены незаконно. Большинство — закоренелые уголовники. Их с Колымы вообще отпускать на волю нельзя.
Аслан ничего не сказал, смерил начальника недобрым взглядом.
— Отвез я сегодня еще три дела на пересмотр. Из вашего барака люди. Не знаю, как отнесется комиссия. Но говорят, что нам в помощь юристов пришлют. Чтоб на месте эти вопросы разрешали. Конечно, у них, у москвичей, и прав побольше, и опыта.
Аслан слушал, всматривался в трассу. Свет фар выхватил из тьмы фигуру человека.
Черная телогрейка чуть не до колен, на ногах резиновые сапоги, на голове лопоухая, облезлая ушанка, за плечами — тощий рюкзак.
Увидев машину, не свернул. Спокойно шел навстречу.
— Нашенский, сдается мне, — вырвалось у Аслана.
— Кажется, Синельников. Ну да! Из интеллигентов. Учитель музыки. Срок у него закончился. Я ему еще вчера документы выдал. И деньги получил. Домой поедет, — отозвался Упрямцев.
— Почему его пешком отправили домой? Ведь вон сколько топал по холоду. До Магадана еще километров тридцать идти, — притормозил водитель машину.
Читать дальше