Эльмира Нетесова - Колымский призрак

— А как же реабилитация?

— С другим водителем поехали бы, — процедил сквозь зубы шофер.

— Не стоит обижаться, Аслан. На моем месте, после Чинаря, тоже стал бы осторожнее.

— Чего ж со мной поехали?

— Хотел выяснить.

— Значит, в этот раз наган при себе имеете, — усмехнулся Аслан криво. И добавил: — Подозрение хуже пули. Жаль, не знаете вы наших горских обычаев. А ведь земляки мои, кабардинцы, за честность свою и неподкупность когда-то в охране царского престола России служила. И не опозорились. Не подвели. Им цари свои жизни вверяли. Это не я, история знает.

Аслан умолк, закурил.

— Прости, не хотел обидеть. Да только знаешь, здесь, на Колыме, не нации, человеку вверяемся. А промашки, сам знаешь, случались.

— Как же вы теперь мне на слово верите? А если вру?

— Жизнь покажет. Но не верить оснований нет.

Аслану вспомнилось услышанное: за спасение начальника — досрочное освобождение может быть.

«Это где-то кому-то повезло. Но этот на такие подвиги не способен. Видал, жизнь покажет. Он, гнус, сомневается. А если бы я в Волчьей пади засомневался? Где б ты теперь был?» — злился шофер.

Упрямцев, глянув на рдеющие скулы водителя, понял: злится человек и не скоро остынет. Лишь тогда пройдет обида.

— Аслан, у тебя при себе деньги есть? — спросил внезапно.

— А что? Три червонца одолжил у Килы. Может, курева смогу купить бригаде. Ларек уж полгода не работает. Поизвелись без табака.

— Я куплю вам курева, — предложил Упрямцев.

— Не надо. Не возьму. Я сам. Не сбегу.

— Вот там, видишь, где снег перекурочен трактором. Там машина застряла с фартовыми. Там они и замерзли. Ребят-охранников жаль. Водитель — хороший человек. Бывший танкист, — вздохнул Борис Павлович.

— Рядом с трассой. Странно. Как сбились? Резко вправо повернул. Ну почему? Обычно в пургу машиной с подножки правят. Тем более людей полный кузов. Этот из кабины не вылезал. Вот и влип. А говорите — хороший человек… Если б так, о людях беспокоился бы. Не прикипал бы к сиденью.

— Он инвалид. Протез вместо правой ноги. Горел в танке. И выжил. Обидно, что вот так погиб, — оборвал Аслана Упрямцев.

— Он тоже с вами, в одном батальоне был в войну?

— Нет. Мы на разных направлениях воевали. Познакомились в Магадане. Потому что в одном доме жили.

— Одно мне непонятно. Как вы, пусть и обида была, в начальники зоны пошли? Тут за год все что было, человеческое, растерять можно.

— А что непонятного. На войне — враг. Здесь в зоне — преступник. Тоже враг. Не одному — многим. Конечно, не все. Есть невиновные. Но большинство — за дело. Вот и получается, что кто-то обязан пресекать зло. Иначе жить будет невозможно. А человеческое, если оно есть в душе, не потеряется. Иначе, не было бы реабилитаций, — усмехнулся начальник зоны и добавил: — Сейчас не только в нашей зоне, всюду дела пересматриваются. Специальные комиссии этим заняты. А ты говоришь — человеческое потеряли…

— А зачем сажали? Много ль доживет до реабилитации? А сколько судеб и жизней сломано…

— Мы об этом уже говорили с тобой. Плохо ошибаться, еще хуже — не признать такого, не исправить.

Машина шла по утрамбованному тракторами снегу. За окном кабины — стылое колымское однообразие. Даже глазу не за что зацепиться, порадоваться.

Когда машина въехала в Магадан. Упрямцев указал Аслану, где его ожидать, и исчез за дверью областного суда, куда водитель наотрез отказался войти и ждать начальника. Но и в кабине не остался.

Аслан купил папирос в ближайшем гастрономе, поглазел на продовольственные витрины, уставленные красной икрой, крабами, головками сыра, горами колбас, мяса, лососевых балыков, жирной сельдью, свежей и пряного посола. Пожалуй по локоть такая сельдь будет, если ее на ладонь взять.

При виде этого, обычного тогда ассортимента, Аслан начал нервно икать. Едва успевая сглатывать слюну. Он не мог оторвать взгляд от витринной выкладки. И с трудом заставил себя отвернуться, уйти к более скромным прилавкам. Но и там невмоготу стало, все завалено дичиной: потрошеные куропатки, зайцы, медвежатина…

Из магазина он не вышел — выбежал. Долго переводил дух. Заставлял себя забыть увиденное.

Здесь, в кабине, он с жадностью грыз замерзший, посоленный крупной солью хлеб.

— Сыночек! — услышал внезапный стук в кабину. Аслан открыл.

Чистенькая старушка, глянув на него, спросила сбивчиво:

— Ты оттуда? Из зоны?

Аслан кивнул головой. У женщины по щекам полились слезы.

— Возьми, детка. Не побрезгуй, сынок, — подала белый батон, колбасу, масло, сыр.