Не успели остановить, предупредить его мужики. Шоферов в зоне всегда не хватало. Работа эта лишь с виду была легче, чем в бригаде Килы, но зачеты по ней шли гораздо меньше. Вполовину. Потому работать водителем не соглашался никто. Скрывали зэки это умение. А начальство таких искало всюду, чтобы техника не простаивала.
Случайно в деле Аслана не указали его профессию, рабочий стаж. В спешке иль по забывчивости упустили. А вот теперь — сам раскололся.
И не успели мужики опомниться, выскользнул в дверь стукач, недавно побывавший в берлоге и осмеянный Асланом. У суки была хорошая память…
А утром вызвал Аслана начальник гаража, указал на самосвал, который исколесил по трассе не одну тысячу верст. Последний его водитель давно срок отбыл и стояла машина бесхозной.
— Принимай! Доводи до ума и работай на ней. На ремонт — не более трех дней. Успевай, как хочешь. Не справишься — пойдешь в шизо, — предупредил коротко.
Спорить с ним — смысла не было. Аслан сразу вспомнил и понял, кому обязан этой работой.
Он выругал себя за болтливость, подошел к машине.
Облупленный капот машины, грязное лобовое стекло, все в трещинах, как в морщинах, лысые шины, обшарпанное сиденье навеяли тоску.
Аслан откинул капот, решил проверить, осмотреть мотор, масляный фильтр. Постепенно увлекся. А тут еще под сиденьем инструмент обнаружил. Нужные ключи, отвертки нашлись. И забылся человек. Отрегулировал, отчистил, отмыл машину. Заменил лобовое стекло. Заменил колеса на новехонькие. Их из горла у начальника гаража вырвал.
Кабину кипятком изнутри отмывал. До блеска. Из «бардачка» всякую плесневелую снедь вышвырнул. Папиросы и спички положил, словно пометил.
И к концу второго дня, испытав на всех скоростях на маневренность, вернулся в гараж, сказав, что машина к работе готова.
Ранним утром заправил машину бензином, а радиатор теплой водой, стал под погрузку.
Едва третий ковш гравия лег в самосвал, Аслан выехал из зоны на работу.
Первый рейс по колымской трассе… Сколько людей прошли здесь пешком на больных обмороженных ногах.
Шли по ней впервые и в последний раз. Шли гуськом и колоннами — под конвоем. Усталые телом и сердцем. Держась друг за друга, падали, вставали.
Какою длинной, до бесконечности, казалась людям эта трасса! Еще длиннее была дорога к воле.
Аслан вздохнул. Просил начальника гаража дать возможность поработать пару дней в зоне, не отправлять сразу на трассу: неизвестно, как проявит себя машина в дальнем рейсе. Нo никто не стал его слушать. А механик ответил грубо:
— Не о машине ты печешься, а о шкуре своей, — помолчав, добавил: — Сдохнуть не захочешь, вернешься…
Аслан не выжимал из машины все силенки. Знал, мотор старый. И хотя отрегулировал, прочистил его, вел машину бережно.
Едва зона скрылась из вида, остался человек один на один с трассой.
Белой накатанной лентой она убегала в снега. Широкая, ровная, она была похожа на упрямую реку, продавившую сугробы, горы, распадки.
Вон заяц метнулся из кустов. Бежит по-шальному, виляя спиной. Прямо перед машиной проскочил. А под левое колесо лиса попалась. Хотела зайца сожрать, чтоб с голоду, не сдохнуть, да сама попала в беду нечаянно.
Аслан бросил лису в кузов. Авось, мужики барака найдут ей применение.
И вспомнилось, как тогда, на трассе, убил охранник медведя. Позвал зэков свежевать. Пока шкуру со зверя сняли, заднюю ногу сырьем сожрали. Голод не тетка. Ждать не смогли, покуда на костре пожарится. Без хлеба и соли… Все рожи в крови. Пользуясь медвежьей смертью, свою жизнь берегли, как умели.
Охранники видели. Ни слова не сказали. И в зоне всего медведя отдали в столовую. После того бригада Килы потеплела к охране. Не забывала позвать на чай к костру, куревом делилась, теплом. Не чуралась парней, не обижала их.
Понимали люди — в зоне положена охрана, а охрана понимала, что бежать отсюда — некуда. Разве к смерти? Так за нею и ходить не надо. Она всегда была рядом. У плеча, за спиной, у самого сердца человеческого… И звалась одним словом — Колыма…
От нее не многие уходили. Не все, миновав колючую проволоку, оглядывались на зону в последний раз.
Многие, придя сюда впервые, остались на Колыме навсегда.
Аслан сбавил скорость, дал три гудка, завидев в стороне от трассы белый березовый крест без имени. Зэк похоронен. Росомаха порвала, когда за дровами далеко ушел. Помочь ему, выручить, вырвать у смерти люди не успели. Теперь, проходя мимо, не глядя на мороз, шапки снимают, помня вину. На его месте мог оказаться любой.
Читать дальше