Анатолий Ромов - Алмазы Шаха

Ну да. Ведь после того, как с Бабуром было покончено, надобность в них для Юсифа отпала. А ведь точно, Юсиф их подставил. Иначе почему, послав их вдоль берега моря, он сам не пошел с ними?

Полежав, Миша постарался успокоить сам себя. Подумал: ведь даже если Юсиф намеренно отвлек на них с Лукой полицию, он поступил абсолютно правильно. Он заставил их рисковать, но при этом наверняка рассчитывал, что, избежав столкновения с полицией, сможет потом помочь им обоим. Ему, Мише, и Луке, если бы тот остался жив. Юсиф здесь ни при чем. Он, Миша, должен держаться на допросах. Он не должен выдавать даже намеком, что во время перестрелки третьим с ними был Юсиф.

Попытался повернуться — однако первое же движение вызвало нестерпимую боль. Двинув рукой, понял: наручников нет. Упираясь руками в пол, подтянул тело к стене. Кое-как уселся.

Он находился в крохотном помещении. Ступни его ног торчали как раз на середине камеры — узкой, как пенал. Посреди обитой железом двери светлел смотровой глазок. Над дверью, прикрытая решетчатым проволочным колпаком, тлела электрическая лампочка. Если не считать этой лампочки, другой обстановки в камере не было. Воздух был душным, спертым, с въевшимся от века запахом нечистот.

Посидев в таком положении примерно час, Миша почувствовал: силы понемногу восстанавливаются. Что ж, сдаваться он не собирается. Главное, он не должен рассчитывать на помощь Юсифа. Полицейские могут его бить, но доказать хоть какую-то его вину им будет трудно. На месте преступления его не застали. Оружия при нем не нашли. Автобус, в котором ехали свидетели, прошел довольно далеко от места перестрелки. Да и прошел уже тогда, когда все давно закончилось. Что же касается смерти полицейского — он вообще его в глаза не видел.

Конечно, Юсиф вполне может вытащить его отсюда. Но связывать с этим все свои надежды не стоит. Посмотрел на запястье: часов нет. Потерял. Или сняли полицейские. Плевать. Скорее всего сейчас вечер. Спать не хочется.

Шевельнувшись несколько раз, принял наиболее удобную позу. И стал ждать.

Он ждал долго. Наконец услышал, как в скважине поворачивается ключ. Дверь открылась. В камеру заглянул полицейский; поскольку в руке он держал связку ключей, было ясно, что это надзиратель. Надзиратель был смуглым, с усами, невысокого роста. Повелительным тоном сказав что-то коротко, дождался, пока Миша встанет. Затем развернул его лицом к стене. Разглядывая штукатурку, Миша слышал, как надзиратель что-то вносит в камеру. Затем дверь закрылась, загремели ключи, охранник что-то крикнул из-за двери и, судя по звуку шагов, ушел.

Постояв, Миша обернулся. Вещами, которые полицейский внес в камеру, оказались табуретка, поднос с едой, ведро для оправлений, в просторечии называемое парашей, и некое подобье нар — несколько досок, скрепленных поперечными рейками.

На подносе, помещенном на табуретке, стояли жестяная миска с супом и такая же тарелка с серо-бурой кашей. Рядом с тарелкой лежали два куска хлеба грубого помола и ложка. Лишь сейчас, при виде еды, Миша понял: он зверски голоден. Ведь он ничего не ел с самого утра.

Сняв поднос, уселся на табуретку. Взяв ложку, попробовал суп. Варево было еле теплым, отвратительного вкуса. Тем не менее он выхлебал миску до дна. Точно так же он поступил и с кашей, оказавшейся чем-то, напоминающим плов. Покончив с хлебом, понял: есть хочется еще больше. К счастью, с не меньшей силой ему хотелось спать.

Сложив на поднос пустую посуду, он наконец-то с огромным облегчением использовал по назначению парашу. Осмотрел прикрытую решеткой лампочку. Понял: при всем своем желании вывернуть ее он не сможет. Впрочем, улегшись на доски, осознал: свет, как и все остальное, ему не помешает. С этой мыслью он уснул.

Из сна его вырвал громкий звук ключей. Несколько секунд он лежал, ощущая под собой жесткое ложе. Наконец сообразил, где он сейчас. Услышав, как открылась дверь камеры, повернулся.

В дверях стоял тюремщик. Но не тот, что! дежурил вчера, а другой: высокий, сутулый, с костлявым унылым лицом. Нехотя сказав что-то по-турецки, полицейский показал на парашу. Смысл его слов Миша понял лишь после того, как надзиратель, уставив указательный палец на ведро, затем несколько раз ткнул им в сторону коридора. Стало ясно: надо вынести парашу. Сопровождаемый тюремщиком, он вынес ведро в коридор, вылив его содержимое в очко тюремного туалета. Затем, после того как Миша вернулся в камеру, полицейский снова запер дверь.