Анатолий Ромов - Алмазы Шаха

Шаги приближались. Он усмехнулся: похоже, ему не избежать турецкой тюрьмы. Единственная надежда — Юсиф. Но неясно, сможет ли Юсиф ему помочь. Впрочем, у него ведь есть Галя.

Шаги стихли точно за его спиной. В шею уперлось что-то холодное и твердое; ясно, подумал Миша, это ствол пистолета. Хриплый голос что-то прокричал над самым ухом; чего именно требовал голос, Миша не понял, но решил повернуться.

Перед ним стоял высокий турок в полицейской форме, с одутловатым и злым лицом. В руке полицейский держал направленный на Мишу пистолет. Чуть поодаль, на скальной площадке, у остановившегося здесь полицейского джипа, расположилось еще двое полицейских — также направивших на него свои люгеры. Четвертый полицейский сидел в машине, рядом с пустующим местом водителя.

Взглянув на Мишу, высокий что-то зло выкрикнул. Он явно чего-то требовал, но чего — Миша не понимал. Дождавшись второго выкрика хомута[Хомут (вор. жарг.) — милиционер, полицейский.], ответил по-английски:

— Сорри, донт андэстенд…

Оскалившись, полицейский ткнул стволом в карман Мишиной куртки, тут же показав этим стволом в сторону воды. Затем, сняв с пояса наручники, защелкнул браслеты на Мишиных запястьях. И без промедления, сразу же, коротким движением ударил его в живот. Удар был страшным. Миша согнулся, чувствуя, что умирает; невидимые ножи полосовали сейчас всю нижнюю часть тела, легкие разрывались от недостатка воздуха, к горлу подкатила тошнота. Не дожидаясь, пока он очухается, полицейский нанес еще один удар, не менее подлый — коленом в челюсть. Голова наполнилась звоном, в глазах поплыли круги, губы ощутили вкус соленого и теплого. Миша стоял, но через несколько секунд понял, что эти два удара послужили сигналом для полицейских, стоящих у машин. Подбежав, они, не давая опомниться, начали его избивать. Он пытался устоять под их ударами, но Они вкладывали в них всю силу, и он вскоре упал. Они продолжали избивать его ногами, и, получив удар по голове, он потерял сознание. Очнувшись и ощущая, что легавые все еще обрабатывают его ногами, подумал: они же забьют меня насмерть…

Наверное, так бы и случилось, если бы полицейских не остановил голос человека, сидящего в машине. Удары прекратились.

Миша попытался подняться, но понял: встать не сможет. Тело разламывалось от боли.

Хлопнула дверца машины, послышались шаги; затем голос вышедшего из машины, прозвучавший прямо над ним, отдал приказание. Полицейские взяли Мишу под руки, подняли на ноги.

Сквозь туман он увидел четвертого полицейского. Это явно был старший; худой, со спокойным взглядом карих глаз, полицейский несколько секунд внимательно изучал Мишу. Наконец спросил по-английски:

— Кто вы?

— Турист… — еле ворочая языком, по-английски же ответил Миша. — Я отстал от своего парохода… Ваши люди не имеют права меня бить… Я буду жаловаться…

— Документы есть?

— Есть… — Миша мотнул головой в сторону карманов своей куртки. Достав Мишин паспорт и изучив его, полицейский покачал головой:

— Значит, вы русский…

— Я гражданин Украины…

— Это одно и то же. Тем хуже для вас.

— Почему?

— Разве вы не знаете, как вы, русские, заставляете нас, турок, относиться к вам?

— Нет, не знаю… — Сказав это, Миша подумал: этот хомут хоть говорит нормально. И то хлеб.

— Теперь, надеюсь, знаете… Поймите одно: вам лучше чистосердечно во всем признаться.

— Но мне не в чем признаваться…

Долгий взгляд полицейского постепенно становился жестким.

— Не валяйте дурака. — Полицейский что-то коротко бросил по-турецки; подчиненные, обыскав Мишу, переложили все найденное в его карманах в пластиковый пакет. — Только что вы и ваш товарищ… Кстати, он тоже русский?

— Он тоже гражданин Украины…

— Понятно. Так вот, только что вы пытались оказать нам, то есть турецкой полиции, вооруженное сопротивление.

— Мы не оказывали никакого вооруженного сопротивления…

— Ерунда. Ваш товарищ выхватил пистолет. Вы же свой выбросили в море.

— Я ничего не выбрасывал.

— Смешно. — Полицейский достал сигареты, закурил; сказал, выпустив дым: — Хотите сказать, что мы, все четверо, страдаем галлюцинациями? Мы видели, как вы что-то выбросили. Отлично видели.

— Это могло быть нечаянным движением…

— Пистолет, выхваченный вашим товарищем, — тоже нечаянное движение?

— Наверняка…

— Или он хотел отдать этот пистолет нам? Бросить, стоя на краю обрыва?

— Могло быть и так. Вы правы…