Александр Белов - Бригада 16. Похищение европы

Круг был широк - более двадцати метров в диаметре. Внезапно Белов понял, что давно уже не видит Зорина с его приспешниками. Они куда-то подевались, словно почувствовали себя лишними на Празднике лета.

Солнце садилось в серой дымке. На траве крупными каплями выступила вечерняя роса. От земли исходило ощущение силы и покоя. Казалось, оно наполняло саму душу до краев.

Саша почему-то решил, что бороться со слепым - не совсем ловко. «Неприлично», - всплыло в памяти словечко из городского лексикона.

Но оленеводы молчали; они не осуждали Белова, а, наоборот, сочувствовали ему.

- Ну что ж? Давайте поборемся, Иван Пинович, - сказал Александр.

Последние слова потонули в громких криках - мужчины предвкушали предстоящую забаву.

Рультетегин положил посох на землю, поймал за ошейник пса и велел ему сидеть рядом. Затем он снял несколько плоских коробочек, висевших на груди, и распахнул кухлянку.

Белову почудилось, будто из-под одежды великана брызнула россыпь голубоватых искр. Но это длилось лишь одно короткое мгновение. Под кухлянкой оказались ножны, в которых покоился короткий нож; голубоватое свечение, наткнувшись на свет умирающего дня, тут же погасло.

Рультетегин бережно отцепил ножны от пояса и завернул их в кухлянку.

- Не бойся, мельгитанин, - сказал он. - Я буду осторожен. Твои кости еще не готовы к настоящей борьбе.

«Не готовы к настоящей борьбе? Тогда чем, по-твоему, была вся моя предыдущая жизнь?» - возмутился Белов, но вслух не сказал ни слова.

Саша закатал рукава свитера, хрустнул суставами пальцев, предупреждая возможные вывихи, и двинулся на соперника. Он ожидал, что незрячий займет какую-нибудь боевую стойку или хотя бы выставит руки вперед; однако Рультетегин стоял неподвижно, как священный столб.

Белов мысленно проигрывал возможные варианты.

«Захвачу руку и поведу ее на себя. А там, в зависимости от ситуации, сделаю заднюю подсечку или приму его на бедро. Бросать сильно нельзя, придется аккуратно положить его на траву, чтобы...»

Он не успел додумать. Стоило его руке оказаться в пределах досягаемости клешней Ивана Пиновича, как случилось нечто странное.

Пальцы Рультетегина легко, словно играючи, обхватили его запястье; Белов круговым движением, называемым в айкидо «со таи доса», попытался освободиться, но этот номер почему-то не прошел.

Великан не держал его изо всех сил; он послушно позволил Белову разомкнуть захват и провести движение до конца. Потом последовал легкий толчок в грудь именно в тот момент, когда Саша перенес всю тяжесть тела на одну ногу и на долю секунды потерял равновесие, и Белов упал навзничь.

Раздался радостный смех. Белов вскочил на ноги.

- Ты еще не начал бороться, - сказал Рультетегин. - Тебе не дает покоя глупая мысль, что я тебя де вижу. Но я вижу гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Борись!

«Ах так?!» - Саша почувствовал, что начинает заводиться. На этот раз он решил действовать активнее.

«Обозначу атаку в верхнем ярусе, в последний момент уйду в ноги. Обхвачу обеими руками подколенные сгибы, и тогда посмотрим...»

Но стоило ему только сблизиться с Рультетегиным, как словно мягкий, но очень сильный вихрь подхватил его и закружил в быстром водовороте.

Белов даже не успел отметить момент, когда инициатива полностью оказалась на стороне Рультетегина.

Великан по-прежнему не двигался с места; одни только руки, как широкие крылья исполинской птицы, плавно взмывали вверх и так же плавно опадали.

Со стороны казалось, будто высокий человек нежно облекает другого в кокон; словно заботливая мать, пеленает, укутывает и убаюкивает ребенка.

Белов понял, что тут уж не до приличий; он напряг все мышцы, но - странное дело! - его сила неизменно оборачивалась против него самого. Бороться с Рультетегиным было все равно, что пытаться прожечь фонариком дырку в зеркале.

Саша снова потерял равновесие и был вынужден сделать несколько шагов, чтобы не упасть. Однако он не только не сумел восстановить равновесие, но, наоборот, делал все новые и новые шаги, которые становились все быстрее и быстрее.

Пальцы Рультетегина разжались, и Белов стремительно полетел в сторону, как тот самый топор, что метал Тергувье.

Он растянулся на траве, не в силах понять, что происходит.

- Ты очень любишь победу мельгитанин! - сказал Иван Пинович. - Это хорошо. Все ее любят. Но этого недостаточно, чтобы всегда быть победителем. Надо любить саму борьбу. И забыть о победе. Потому что она ничем не отличается от поражения. И то, и другое - лишь стоянка на бесконечном пути. Попробуй еще!