Александр Белов - Бригада 16. Похищение европы

Белов машинально взглянул на часы. Было без пяти два. «Ну хорошо, допустим, он сориентировался по солнцу, - предположил Белов и осекся. - Как? Он же не видит солнца!» Внезапно ему показалось, что все это - тщательно разыгранный спектакль, имеющий целью одурачить его и выставить в неловком свете.

В последнее время постоянно происходила утечка информации, и вполне возможно, что о приключении в тайге Рультетегину рассказал некто из беловского окружения. Тот самый некто, что поведал журналистам об Ольге, а Зорину - о намерении Белова лететь на Праздник лета.

- Иван Пинович, - спросил Белов, - откуда вы узнали, который сейчас час?

- Я вижу, - сказал великан; лицо его по-прежнему было застывшим, но в голосе прозвучала усмешка, - твое сердце еще не открыто. Трава всегда знает, где солнце. Она поворачивается к нему даже под снегом. Я чувствую посохом, куда смотрит трава, поэтому знаю время. Ты доволен моим ответом, мельгитанин?

Белов молчал.

- Чтобы знать, не обязательно видеть, - продолжал Рультетегин. - Чтобы видеть, не нужны глаза. Когда тебе всего пять лет, и окружающий мир вдруг погружается во мрак, тяжело постичь эти простые истины. Но когда ты их постигаешь, краски снова возвращаются, и мир становится богаче, чем был прежде. Я должен показать тебе свой мир. Ты готов открыть сердце для моих слов?

«В конце концов, - подумал Белов, - все религии мира и даже язычество, держатся на одном-единственном краеугольном камне - вере. Значит, вопрос сводится к одному - готов ли я поверить?»

- Я... - Саша замялся; еще не решил, готов ли он.

- Ни о чем не думай, - сказал Рультетегин. - Просто слушай. Тума, вперед! - окликнул он собаку, и пес послушно натянул поводок. - Мы будем бороться, - пояснил Иван Пинович и направился к священному столбу.

Белов пошел следом. Он заметил, что люди почтительно расступались перед Рультетегиным. Они не то чтобы избегали его, но опасались приближаться. Наверное, не только у Белова было это странное чувство, что незрячий видит человека насквозь.

Рядом с большим котлом вовсю шли приготовления. Мальчики кидали плавник в огонь, женщины, растирали в деревянных чашках ягоды шикши и голубикы, подкладывали рыбу и желтые коренья.

Собака, оглядываясь на хозяина, вела Ивана Пиновича к священному столбу, где уже вовсю проходили соревнования в метании топора.

Сам топор выглядел обычно - остро заточенное блестящее лезвие, но топорище было не таким, как принято его делать в российских деревнях. Плоская деревяшка служила крылом, и благодаря этому дальность полета превышала сотню метров.

Белов обратил внимание, что каждый участник метал свой собственный топор; мужчины состязались не только в силе броска, но и в умении правильно сделать топорище.

Рультетегин подошел к столбу и остановился. Он чутко прислушивался к происходящему. Когда очередной соревнующийся раскрутил и метнул топор, Иван Пинович только покачал головой:

- Плохой бросок. Полторы сотни шагов, не больше...

Белов оглянулся. Он ожидал увидеть на лицах мужчин косые усмешки, но все были серьезны, а больше всех - метатель. Видимо, он и сам понимал, что хорошего броска не получилось.

Саша увидел Тергувье. Павел был сосредоточен - как раз наступила его очередь. Заметив в глазах Саши немой вопрос, Тергувье с улыбкой пояснил:

- Рультетегин обмани нельзя. Ветер свисти прямо в его уши.

Затем он снова стал серьезным, скинул на траву парку и поднял с земли тяжелый топор с длинным изогнутым топорищем. Это орудие напоминало индейский томагавк и австралийский бумеранг одновременно.

Павел взялся за самый конец древка и отставил руку далеко в сторону. Он принялся неторопливо раскручивать метательный снаряд над головой. С каждым оборотом его движения ускорялись; вдруг Тергувье издал короткий вскрик и, как волчок, резко крутанулся на пятках, в завершающей точке дуги подав тело вперед. Пальцы разжались, топор вырвался из рук так стремительно, словно стрела покинула натянутую тетиву лука.

Рультетегин одобрительно кивнул:

- Молодец, Павел! Ты победил, как и в прошлом году. А дедушка Они потерял еще одного оленя.

Мужчины уважительно загудели. Молодым оленеводам не было нужды вбивать колышек и отмерять расстояние; слову Ивана Пиновича доверяли безоговорочно.

- А теперь будем бороться, - посмеиваясь, сказал великан.

Мужчины расступились, и Рультетегин остался в центре образовавшегося круга наедине с Беловым.

- Никто не хочет бороться со мной, мельгитанин. - В голосе Ивана Пиновича сквозила грусть. - Может, хоть ты осмелишься?