Уоррен Мерфи - Разгневанные почтальоны

– Система доставки, о святейший? – переспросил Джихад Джонс.

– Это ракета. Величайшая ракета в мировой истории.

– Такая огромная? – осведомился Юсеф.

– Вы сами скоро сможете об этом судить, – нараспев проговорил Мулла из-за зеленой перегородки. – Ибо вы избраны, чтобы стать пилотами-мучениками.

Юсеф Гамаль и Джихад Джонс обменялись радостными взглядами.

Они скоро умрут.

Но ведь для того они и жили.

Ибрагим Сулейман, известный на почте в Чикаго как Ибрагим Линкольн, проснулся от четырехкратного «Аллах акбар!», раздавшегося из постоянно работающего персонального компьютера.

Встав с постели еще в ночной рубашке, Ибрагим почесал бороду. Компьютер призывал его на утреннюю молитву. На самом деле был полдень, но так как Ибрагим работал в ночную смену, ему разрешалось вместо полуденной молитвы творить утреннюю – и так далее со сдвигом во времени.

Развернувшись в сторону Мекки, Ибрагим опустился на молитвенный коврик и долго пребывал в раздумье.

Помолившись, он сел перед терминалом, экран которого был таким же зеленым, как и стены в квартире. Ибрагим любил зеленый цвет. И не только потому, что это цвет ислама. Зеленый цвет стал хорошим противоядием розовым стенам на его рабочем месте, которые гасили горящий в сердце правоверного огонь страстной непримиримости к врагам ислама.

Добравшись до файла «Врата рая», он обнаружил адресованное ему послание. Оно исходило от Глухого Муллы. Сердце Ибрагима взволнованно забилось.

Заголовок гласил: «Час пробил».

Выведя на экран текст послания, Ибрагим стал торопливо читать.

Мой шахид, день настал, и ты прямиком отправишься в рай. Выполняй задание в соответствии с инструкцией. Не допускай ошибок, – с тобой благословение Аллаха. За твою священную жертву тебе обеспечен пропуск в рай, хотя, как любой правоверный, ты знаешь, что ничем не жертвуешь.

Иль-я Ислам!

Всплеснув руками от радости, Ибрагим Линкольн в последний раз выключил систему и отправился в подвал своего дома.

Там уже лежали наготове большие пластиковые мешки. Ибрагим стал наполнять их взрывчатой смесью, которая должна была катапультировать его прямо в объятия семидесяти двух гурий. Для смеси еще требовался наполнитель, но Линкольн позаботился об этом заранее.

Он вытащил грязный брезентовый мешок из-под почты, который лежал в углу, и поволок к контейнерам.

Открыв мешок, он с большим трудом приподнял его, и под ноги ему тут же хлынул поток старой почтовой корреспонденции.

«Надо же, – думал Ибрагим, – именно почта, которую он должен был доставить, в смеси с дьявольским зельем поможет уничтожить свое же собственное почтовое отделение».

Операция не вызывала никаких затруднений, поскольку чикагская почта располагалась прямо над восьмирядным Конгрешнл-парквей. Не нужно было даже направлять почтовый фургон на стену здания – требовалось только остановиться непосредственно под ним.

При взрыве мрачное десятиэтажное здание лишится опорных колонн, и обломки его обрушатся прямо на восьмирядное шоссе, забитое автомобилями.

Правда, и на самого Ибрагима Линкольна тоже. Что поделаешь, так надо. Для того чтобы, по словам Глухого Муллы, предотвратить распространение так называемой западной заразы. Ибрагим чувствовал себя вправе пролить кровь неверных, ибо, как сказано в Коране, «Аллах не любит неверного». И далее: «Идолопоклонство – хуже, чем убийство».

Да, это будет ужасно, но оставить сотни детей сиротами совершенно необходимо, дабы на обломках Соединенных Штатов построить чистую исламскую теократию. К тому же Ибрагим Линкольн не увидит душераздирающих сцен, поскольку взрыв сразу вознесет шахида в объятия обещанных ему вечных девственниц.

Ибрагим Линкольн как раз размышлял о своей посмертной сексуальной жизни, когда на ступеньках дома вдруг послышались шаги. Дверь распахнулась настежь, и кто-то сбил его с ног.

Один из ворвавшихся прижал Ибрагима коленом к полу, а другие направили на него пистолеты.

– Ибрагим Линкольн?

– Да, я.

– Вы арестованы за подстрекательство к мятежу и террористическую деятельность против Соединенных Штатов.

– Но за это хоть полагается смертный приговор? – подавленно спросил Ибрагим.

– Не сомневаюсь.

– Что ж, это лучше, чем ничего, – изрек Ибрагим, в то время как его заковывали в наручники и поднимали на ноги.

Я стану мучеником! – радостно воскликнул Юсеф Гамаль.