Иван Сербин - Сделка

Вертолет обогнал состав и понесся дальше, к станции. Никита Матвеевич покачал головой, вытащил смятую пачку папирос, вытряхнул одну и, дунув в мундштук, сунул в рот, полез за спичками, да так и замер — пачка в руке, рот приоткрыт, «беломорину», приклеившуюся к нижней губе, треплет ветер.

— Ты… — прошептал Никита Матвеевич сипло. — Ты…

Вертолет опускался прямо на рельсы, у пустынных платформ, перекрывая товарняку путь. Состав загудел пронзительно и требовательно. Свет мощных фар локомотива высветил крашеный пятнистый борт и человека, торопливо выбирающегося из кабины геликоптера. Поезд начал тормозить. Из-под колес полетели веселые искры, однако не успевал машинист. Слишком короток был тормозной путь, слишком маленьким расстояние между составом и винтокрылой пятнистой птицей.

— Ты!! — заорал Никита Матвеевич и, отшвырнув пачку, кинулся бежать по узкой тропинке вдоль полотна, вдоль серых громыхающих вагонов, к станции.

Еще один длинный гудок, а затем громкий удар и оглушающий скрежет. Состав выгнулся горбом, словно собирался стряхнуть с себя покатые надоевшие крыши. Локомотив от удара смяло в лепешку, и тут же рванули топливные баки вертолета. Огненный гриб взметнулся ввысь, достав до макушек деревьев, завихрился, а затем сжался, закуклился, но уже заполыхали промасленные шпалы, загорелся под платформой мусор. Электровоз, оказавшийся в самом центре огненного урагана, загорелся, будто картонная коробка. «Горб» из вагонов, поднявшийся над рельсами по меньшей мере на метр, покачнулся, но не рухнул, а остался стоять.

Никита Матвеевич оцепенело застыл на месте. Папироска била по щетинистой щеке, но он не замечал этого.

Человек, выскочивший из вертолета за мгновение до столкновения и шагавший теперь вдоль состава, выглядел более чем странно: в больничной пижаме, заляпанной кровью, потом и копотью, пошатывающийся, предельно уставший, с запавшими щеками и тусклыми синяками вокруг глаз. Увидев его, Никита Матвеевич состроил жуткую физиономию и заорал:

— Ты что ж это делаешь, твою мать? Совсем, что ли, дошел, а? Ты что ж творишь-то, а?

— Погоди, отец, помолчи. — Человек побрел дальше, не обращая на возмущенно орущего рабочего никакого внимания.

А от станции уже бежали люди. С огнетушителями, ведрами, лопатами. Кто-то закричал: «Скорую» давайте, живо!» «И пожарных! — вторил надрывный бас. — Где он? Где этот летун, тудыть его за ногу?!» «Сгорел, к хренам собачьим!»

— Тута он! — завопил Никита Матвеевич. — Здесь!

Он потянулся было к человеку в пижаме, но тот вдруг резко обернулся и сказал тихо и страшно:

— Убери руки, отец. Не трогай. Не доводи до греха.

Выражение лица летчика было такое, что Волков испуганно попятился, враз поверив: этот убьет и глазом не моргнет.

Человек отвернулся и пошел дальше, а Никита Матвеевич остался стоять, шепча себе под нос:

— Полоумный, чтоб ему… Ну его к лешему. Тронулся, видать…

Где-то в хвосте состава летчик остановился. Сверившись с какой-то бумажкой, вытащенной из кармана пижамы, он перебрался через неглубокий сугроб и, подойдя к составу, принялся открывать вагонную дверь. Волков слышал, как громыхнул замок, тонко скрипнули петли и створка распахнулась.

Человек присвистнул и изумленно качнул головой…

— И после этого вы их не видели?

Алексей поплотнее сжал ладони коленями. Он сидел, ссутулившийся, несчастный, на казенном деревянном стуле в кабинете без таблички и номера на двери, с наглухо зашторенными окнами, несмотря на самый разгар дня, и одной-единственной горящей лампой, стоящей на столе. Точнее, на толстом стекле, покрывающем этот стол. Под стеклом призрачными пятнами белели бумаги, да отплясывала по желтовато-серому листу дешевая пластмассовая ручка, стиснутая тонкими музыкальными пальцами штабного особиста. Плотный добродушный мужик лет сорока пяти, темноволосый, с щенячьими глазами и пухлыми, как пельмени, губами перестал мучить бумагу, посмотрел на Алексея и спросил еще раз:

— Вы их больше не видели? После того как они покинули больницу?

— Нет, — покачал головой Алексей. — Больше нет. Не видел. Я же говорил…

— Да я просто уточнить хотел. Но ведь, насколько я понимаю, полковник Латко и майор Проскурин обсуждали при вас план дальнейших действий?

— Обсуждали.

— Но о намерении взорвать состав разговор не шел?

— Нет. Я же вам уже говорил, кто и зачем взорвал состав. Неужели это так трудно понять…

Особист отложил ручку, вытянул из пачки сигарету, протянул Алексею: