Олег Вихлянцев - Стукач

– Мама!!! – вскрикнул он, хватая ее за хилые плечи и усаживая с собою рядом. – Мамочка! – По лицу его покатились слезы. – Это же я, Иннокентий! Ты узнаешь меня? МА-А-МА-А!!!

– Хмы-ик! Ладно, поворкуйте! – Медбрат отошел в сторону. – Ты того, не особо, – обратился он к Кешке. – А то она щас как разойдется – туши свет, сливай масло. Бах, етишкин корень! Хо-хо-хо!

– Мамочка! – продолжал молить Кешка. – Это я – твой сын! Очнись же!

– Ты – мой сын! – гордо произнесла безумная старуха, расправив, насколько могла, плечи и надменно взглянув на громилу, курившего в сторонке и не спускающего с нее глаз. – Ты – величайший из великих! Иоганн Себастьян Бах! Весь мир гордится тобой! И я тобой горжусь, сын мой!

– Во дает! – вновь ухмыльнулся медбрат.

– Заглохни, сука! – не выдержал Кешка.

– Чего-о?! – обалдел тот от неожиданности.

– Заткнись, сказал, а то жопу на две части порву! – рассвирепел Кешка.

– Я те порву щас. – Разминая кулаки, тот двинулся на него огромной грозовой тучей. По всему было видно, что шутить он не собирается.

Кешка вскочил на ноги и приготовился к драке. Старуха моментально уловила изменения в обстановке и тоже занервничала.

– Это мой сын! – громко вскрикнула она. – Он великий композитор!

Медбрат тем временем вплотную приблизился, к Монахову. Кешка замахнулся, чтобы нанести ему удар, но тот ловко перехватил Кешкину руку и вывернул ее за спину.

Кешка закрутился в его лапищах, словно вошь на гребешке, но справиться с детиной ему было не под силу. Тот цепко придерживал его одной рукой, а второй щедро награждал тумаками – то по печени, то по почкам. Выделывая все это, он волок Монахова к выходу.

– Иоганн! – кричала ему вслед мать. – Сынок!

На мгновение Кешке удалось обернуться. Из отделения к матери уже подбежали санитары и натягивали на нее смирительную рубашку. А она все кричала, все звала его.

– Мама!!! – в последний раз дико заорал Монахов перед тем, как быть вышвырнутым за двери.

А уже на улице до его слуха донеслось:

– КЕ-Е-ШЕ-Е-НЬКА-А!!!

Он вновь рванулся в холл, но с лету наткнулся на четверых санитаров, которые мгновенно парализовали его болевыми приемами и потащили к проходной.

– Степаныч! – рявкнул один из них вахтеру, когда они с трудом протаскивали Кешку через узкую вертушку. – Ну ты охренел совсем! Кого сюда пускаешь?!

– А чего? – хихикнул тот. – Самое то!

– Пошел! – крикнул тот же санитар, но уже не вахтеру, а Кешке.

Вчетвером они без труда отправили тело Монахова в короткий полет. Оторвавшись от земли, Кешка через какие-то доли секунды шмякнулся на асфальтированный тротуар.

– И чтоб ноги твоей!.. – крикнули с проходной и захлопнули дверь.

Полежав так немного, он со стоном, поднялся. Голова кружилась, слегка подташнивало. С ненавистью глянув на проходную психиатрической больницы, он перевел взгляд на тормознувшую возле него черную «Волгу». Правая передняя дверца отворилась, и из салона чуть, высунулся человек, при виде которого Иннокентий Монахов едва не потерял сознание.

– Ушиблись? – участливо и мягко спросил Иван Иванович Багаев.

– М-м! – сжав зубы, издал Кешка нечленораздельный звук.

Все происходящее было похоже на липкий, ни на секунду не прерывающийся кошмар. Освобождение из колонии оказалось лишь чисто формальным актом.

…По весне река. Бурея взбеленилась, вздымая многометровыми торосами ставший ноздреватым и потрескавшимся лед. Красно-бурые и ледяные даже в августовскую жару, не говоря о раннем апреле, воды ее мощно двинули с севера, грозясь стереть с лица земли все, что попадется им на пути. А на пути был ветхий деревянный мост, который берегли местные люди пуще всего прочего.

Из Чегдомынского шахтоуправления прибыла бригада взрывников, заложившая динамитные шашки в торосах перед мостом. Направленный взрыв должен был раздробить ледовые глыбы на мелкие части, облегчив таким образом силу давления на опоры моста.

Мероприятие почтили присутствием и Устимыч с секретарем Ургальской парторганизации. Они прикатили в парторговском «газике» и сидели под брезентовым пологом машины, попивая из термоса горячий чаек, настоянный на лимоннике и элеутерококке – ближайшем родственнике жень-шеня.

– Глянь-кось! – кивнул Устимыч в сторону моста, где взрывники уже завершили закладку шашек и заняли позиции в укрытиях. – Щас громыхнет.

До взрыва оставались считанные секунды, когда Соленый выбрался из-за руля и побежал к ним.