Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед

И ничего – не переломился Штильмарк. И не умер от потери гордости особой, интеллигентской.

Не было в Борисе Леонидовиче того легкого, огневого нахальства, что так ценилось у воров и которое в переизбытке, крепко сдобренном врожденным артистизмом, было в Каледине. Тот не отбывал срок, даже не сидел – играл! И странно, что до сих пор не доигрался… По прибытии в лагерь из казахстанской пересылки отсидел только 10 дней в ШИЗО, в БУР перевели, а потом полетел птицей-лебедем в родной барак, где уже ждали его свои, пригретые Платоном и другими идеологами блатных. Многие говорили, что Каледин действительно дьявольски удачлив и что на Льду любая паскуда поскользнется и не сумеет тому навредить. А сам Лед, и не думая опровергать плетущиеся байки вокруг особой его удачливости, говорил, что да, есть такая сила, которая помогает ему в самые трудные моменты жизни, и что знает он словечко заветное. Кто-то, кажется, пытался острить, что за словечко такое знает Лед и уж не куму ли оно адресовано или проверочной комиссии, которая нет-нет да наезжала за Байкал; только подошел к тому остряку у лесопилки паренек неприметный, беленький, с челочкой и курносый – такие у лотков вертятся в базарный день, только успевай отгонять. А шутника нашли сидящим у бревенчатой стены с ма-аленьким таким проколом чуть пониже уха, в шее. Наповал.

После того случая, о котором много говорили в лагере, – и даже администрация ИТУ встревожилась и самых больших говорунов отправила охолонуть в карцер – Борис Леонидович хотел встретиться со Льдом с глазу на глаз и объяснить ему, что так нельзя, что человек был зарезан из-за него, Ильи Каледина. И ведь сказал бы прекраснодушный Борис Леонидович, а то и при всех сказал бы, и почти наверняка подписал бы себе смертный приговор – потому что воры ну о-о-очень не любили, когда «контра», по 58-й, вражьей, статье чалящаяся, лезла в их дела.

И вот однажды воровские дела сами позвали Бориса Леонидовича. Странно, что до сих пор он не наткнулся на подобные неприятности.

Когда заключенные возвращались с работы, втягиваясь из степи в ворота лагеря, к Вишневецкому приблизился паренек с челочкой, с белесыми бровями, курносенький. Покойный шутник, зарезанный у лесопилки, при возможности много порассказал бы Вишневецкому и об этом молодом человеке, и о той необычайной ловкости, с коей управляется он с тонюсенькой, как спица, острейшей заточкой. Чуть заикаясь, паренек, выговорил:

– Ты – Н-180? Ла-ладно, не буду те-тебя по-кумовски… э-э… Т-ты Борис? Который с к-кара… гандинской пересылки?

Судя по всему, перед тем как подойти к Борису Леонидовичу, паренек навел справки о «комсомольце».

– П-пойдем со мной.

– Куда?

– Иди, говорю. Люди тебя хотят видеть. Ле… Лед.

«Илья? – чуть не воскликнул Борис Леонидович, но за время, проведенное в неволе, приучился уже придерживать язык. И чудовищной неосторожностью, абсолютно непродуманным поступком казалась ему теперь выходка с «узнаванием» Каледина в Кара-Арысе. – В самом деле – он? По крайней мере, вот этот белобрысый – из воров».

Однако в бараке, куда привел его белобрысый, Каледина он так и не увидел. Зато тотчас же различил знакомые все лица с карагандинской пересылки: толстопузый Сава и Сережа-мордвин, которые были этапированы в Забайкалье тем же вагонзаком, что и Каледин с Вишневецким. Мордвин отбивал такт ложкой и напевал блатную песенку:

Ты не стой на льду – лед провалится,

не люби вора – вор завалится…

Эти двое – Сава и Сережа-мордвин стояли в непосредственной близости от смотрящего, дюжего верзилы, которого, правда, время от времени одолевали приступы нестерпимого кашля, сотрясающего весь внушительный корпус авторитета. Наиболее заслуженным вором на зоне был, конечно, Платон, но ростовский вор в законе – один из двух, кто носил здесь такое звание, – отказался от должности смотрящего в пользу вот его – Креста. И на сходке Платон подтвердил высокое право Креста блюсти воровские законы в лагере.

И до этого времени Крест с достоинством выполнял непростую эту миссию, отделяя зерна от плевел, а агнцев от козлищ. Агнцами, конечно, всегда были честные воры, а за козла отвечали те, кому и положено, – совершающие ходку по 58-й. Креста побаивался и всегда держал в уме его позицию сам начальник ИТУ капитан Коровин. В последнее время Кресту, правда, все чаще требовалось посещение медчасти, но это не мешало ему железной рукой держать эту черную зону.

Крест сидел на нарах и прихлебывал чай.