Сергей Донской - Второй после президента

– Шмякнемся, так ни костей, ни винтиков не соберут, – громогласно заключил знаток дальневосточного фольклора.

Позавтракав, пассажиры самолета погрузились в не очень глубокий и не очень здоровый сон, продолжившийся и после обеда. Грин провел долгие часы полета в оцепенении, напоминающем медитативный транс. В конце концов, самолет провалился сквозь последний слой облаков, и за иллюминаторами возник дальневосточный ландшафт, освещенный диском солнца, зависшим над изумрудными сопками. Берега полуострова, на котором раскинулся Владивосток, были изрезаны бесчисленными бухтами и заливами, образующими что-то вроде причудливого кружевного узора. Растянувшийся километров на тридцать в длину, полуостров кинжалом вонзался в выпуклое, лоснящееся море, подернутое мелкими складками волн. Город на южной оконечности мыса напоминал ракушечное ожерелье, рассыпавшееся по скалистым карнизам. Некоторые разноцветные бусины закатились прямо в море: это были острова, отчасти обжитые людьми, отчасти занятые шумными птичьими базарами.

Совершив торжественный облет Владивостока, лайнер сделал плавный разворот и двинулся в обратном направлении, заходя на посадочную полосу.

Грин был почти что на месте. Завтра ему предстоял утомительный день, посвященный бесконечному заседанию в комиссии, но сегодня он был относительно свободен. Прихватив с багажной полки сумку, Глеб влился в поток пассажиров и спустился по трапу. После девяти часов, проведенных в самолете, дальневосточный воздух казался восхитительно свежим. Впечатление не портил даже запах жареной рыбы, примешивающийся к прочим ароматам.

Выбравшись на площадь перед аэровокзалом и как следует надышавшись полной грудью, Грин сел в присланную за ним машину. Не поддержав ни одну из тем, затронутых словоохотливым водителем, он предпочел молча смотреть в окно. По местным дорогам разъезжали преимущественно японские машины, среди которых преобладали прямоугольные «Тойоты». К счастью, среди пешеходов пока что не доминировали ярко выраженные азиаты.

При всей своей живописности, шоссе, петляющее между сопками, было раздолбано, как прифронтовая дорога. Автомобиль то подпрыгивал на ухабах, то проваливался в рытвины, нещадно скрежеща всеми своими деталями.

Когда они добрались до центра Владивостока, Грин попросил водителя остановиться и с неимоверным облегчением выбрался из машины. Ему захотелось пройтись пешком.

В общем и целом город производил приятное впечатление. То и дело по пути попадались такие солидные, такие пузатые дореволюционные особнячки, что, казалось, вот-вот из окошка выглянет бородатый купец с зализанными на прямой пробор волосьями и с блюдцем дымящегося чая на растопыренных пальцах. Золотые петушки на крышах, гипсовые львы у подъездов и бесчисленные мемориальные доски отлично уживались с рекламными щитами, кучами мусора и ларьками, набитыми под завязку всякой заморской всячиной.

Напротив гостиницы Грин задержался, привлеченный толчеей и шумихой возле какого-то псевдоантичного портика с колоннами. Здесь митинговали. Сыр-бор разгорелся из-за оскверненного флага Владивостока, развевающегося над сооружением. Неизвестный художник пририсовал геральдическому тигру внушительный детородный орган явно человеческого происхождения. Митингующие кипели праведным гневом. Один из них, еще не старый, но почему-то с окладистой седой бородой, тыкал пальцем в колонны, исписанные красными иероглифами, и призывал беспощадно расправляться с китайскими хунганями. Словечко звучало не хуже, чем достопамятное «хунвейбины».

Хмыкнув, Грин выбрался из редкой толпы и отправился устраиваться на ночлег.

Вечерело. Вход в гостиницу напоминал длиннющий аквариум с горделивой надписью на английском языке, свидетельствующей, что это никакой не аквариум, а «Hotel Vladivostok».

Зарезервированный для Грина люкс слегка попахивал средством для уничтожения тараканов и самими тараканами, обзаведшимися иммунитетом от всевозможных ядохимикатов, однако в общем и целом производил благоприятное впечатление. Включив телевизор, Глеб наткнулся на несколько китайских программ подряд и высунулся в окно, чтобы полюбоваться видом на Амурский залив. Точнее, это была бухта Золотой Рог, где, если верить преданиям, водился Голубой Трепанг, приносящий счастье всем, кто его увидит. Грин преданиям не верил, о существовании волшебного трепанга не подозревал, а потому просто пялился на освещенное закатным солнцем море, на белоснежные черточки далеких пароходов и такие же белоснежные штришки парусов. Несмотря на то что по календарю значилась весна, воздух был теплым, влажным и душным. Набережная была многолюдна; в толпе выделялись фигурки длинноногих девушек, то ли по-летнему одетых, то ли по-летнему раздетых, сразу не разберешь.