Сергей Донской - Фатальный ход

Мысленно обругав ее глупой гусыней, Бондарь закрыл дверь, не спеша выкурил сигарету и снова высунулся в коридор. Не прошло и двадцати секунд, как из-за угла вышел парень в свитере, который дежурил в холле возле игральных аппаратов. Это означало, что дверь комнаты 22 снабжена хитрой сигнализацией, оповещавшей охрану о попытках выйти наружу. Возмущаться было бесполезно. Несмотря на свитер с высоким горлом, было заметно, что шея у охранника бычья, а глаза и того хуже.

Досадливо поморщившийся Бондарь захлопнул дверь, подошел к окну и отдернул шторы. То, что он увидел, заставило его присвистнуть. Пейзаж, которым ему предлагали любоваться в номере, представлял собой глухую стену, обклеенную обоями. Оконная ниша и шторы были декорацией – декорацией не того рода, которая радует взор.

– Будешь монахом-отшельником, – сказал себе Бондарь. – Из этой кельи ты выйдешь духовно очистившимся и просветленным.

«Если выйдешь», – бесстрастно уточнил мозг.

Бондарь выругался. Н-да, в веселенькую историю он вляпался, черт побери! Возникло острое желание расколотить часть элегантной мебели, украшавшей эту одиночную камеру. Но тут Бондарь заметил, что один из четырех выпуклых плафонов на потолке слегка отличается от остальных. Вместо лампочки там был вмонтирован телеобъектив. Камера внутреннего наблюдения? Несомненно, но каков у нее сектор обзора? Просматривается только середина комнаты или за Бондарем наблюдают с помощью панорамного объектива? А микрофоны? Вряд ли обошлось без них.

Распаковывая вещи, Бондарь не мог отделаться от ощущения, что за ним постоянно наблюдает недремлющее око Леди М, а стены комнаты представляют собой настороженные уши. Сознавать это было противно, но и отмахнуться от факта слежки Бондарь не мог. Да и что он мог в столь затруднительной ситуации? Ровным счетом ничего.

Столовая сверкала чистотой, но пахло в ней, как в салоне мебели, совмещенном с магазином стройматериалов. Дальняя стена была сооружена с претензией на тирольский сруб, но искусственные бревна способствовали уюту не в большей степени, чем большой электрический камин с раздражающими малиновыми вспышками несуществующего пламени. Дизайнеры также прицепили к потолку совершенно идиотскую люстру в виде колеса от телеги, оснащенную лампочками в виде оплавленных свечей.

Деревенской атмосферы не получилось. В столовой было слишком много инородных предметов, а ультрасовременная барная стойка с обилием разнокалиберных бутылок и вымпелов вообще раздражала, как бельмо в глазу. Окончательно портила впечатление музыка, льющаяся из невидимых динамиков. Крутили нечто джазовое, расплывчатое, монотонное, невразумительное. Хорошо, что не на полную громкость. Бондарь просто сатанел от джаза. По его глубочайшему убеждению, все эти великие импровизаторы с дудками и контрабасами просто морочили публике голову, вместо того чтобы отрепетировать как следует хотя бы один музыкальный номер, а потом уж выходить на сцену.

«Тю-лю-лю», – заливалась труба. «Бум-бум, бум», – частил контрабасист, которому не было никакого дела ни до трубача, ни до пианиста, рассыпавшегося мелким бесом по клавишам. Какофонию довершал гитарист, берущий неблагозвучные аккорды именно в те моменты, когда они казались особенно неуместными.

Все это музыкальное безобразие происходило на фоне усиливающегося шелеста множества девичьих голосов. Умолкшие при появлении незнакомого мужчины, они спешили обменяться впечатлениями, перебивая друг друга с такой же непосредственностью, как делали это участники виртуальной джаз-банды.

Шу-шу-шу… О-го-го… О-ля-ля…

От обилия устремленных со всех сторон оценивающих взглядов было не по себе. «Смелей, маэстро, ваш выход», – подбодрил себя Бондарь, направляясь к столу, из-за которого призывно махала рукой привставшая Раиса. Она не придумала ничего лучше, чем нарядиться в оранжево-черный полосатый свитер, делающий ее похожей на тучную пчелу без крылышек. Наряд довершали едва не расползающиеся по швам брючки. Одежда такой расцветки была бы уместна на цирковой артистке конца XIX века.

– Вы такая яркая, – пробормотал Бондарь, догадываясь, что от него ожидают комплимента.

– Волей-неволей приходится, – заскромничала Раиса. – Иначе затеряешься в нашей оранжерее.

– Хорошо сказано – оранжерея. Просто голова кругом идет.

Бондарь не кривил душой. Он и в самом деле слегка ошалел от обилия симпатичных мордашек вокруг. На него уставилось двадцать семь пар накрашенных глаз и такое же количество бюстов, обтянутых спортивными свитерками и кофточками.