Юлия Латынина - Земля войны

Из «Нивы», печатая шаг, выбрался Хаген с трубой на плече, прицелился и выстрелил. Ворота с грохотом слетели с петель, и язык пламени за спиной Хагена лизнул бетонный столб на другой стороне улицы.

Кирилл бросился внутрь за Джамалудином. Во дворе, как это обычно бывало на Кавказе, стоял не один дом, а сразу несколько; на крошечном пятачке между ними едва могли втиснуться две машины.

Главный дом располагался слева, он был выстроен еще в советское время и с тех пор изрядно обветшал. На каменном сколе кирпича виднелась дата: 1971 год. Между домом и забором, тоже слева, располагался навес, где сушились лук и картошка, узкий проход вел куда-то к сортиру, а впереди и справа был еще один одноэтажный низенький домик. Возле приотворенной двери на коврике стояли две пары поношенных тапочек, и в тот момент, когда Кирилл заскочил во двор, дверь отворилась, и в ее проеме показалась скрюченная старуха лет восьмидесяти.

Джамалудин двумя прыжками взлетел на каменное крыльцо и бросился в главный дом, а Кирилл почему-то побежал за Хагеном к домику с тапочками. Возможно, он перепугался за старуху.

Кирилл пробежал мимо старухи, которая начала громко вопить по-чеченски, и оказался в крошечной не то кухоньке, не то прихожей, с серым от старости холодильником и деревянным столом, на котором стояла миска с накрошенным в молоко хлебом. Из кухоньки вели две двери, одна налево, другая направо. Хаген распахнул одну, а Кирилл – другую.

За дверью обнаружилась спальня, похожая на пенал, с двумя проволочными кроватями по две стороны узкого, как в купе, прохода. На кровати сидел старик-чеченец, босой, но в папахе. В нос Кириллу ударил нестерпимый запах бедности, старости и нечищеной посуды, – почему-то запах этот везде одинаков, – и в московской коммуналке, и в чеченском сарае.

Кирилл вдруг сообразил, что это и есть хозяева дома и что они живут в малом домике, а большой каменный стоит для сыновей или для гостей.

Через двор грохнул выстрел, один и второй, и тут же Кирилл заметил в окно магниевую вспышку светошумовой гранаты.

Хаген оттолкнул Кирилла, ткнул в старика стволом и заорал:

– Где Иса? Где Иса, быстро, кишки выну!

Старуха-чеченка подскочила к Кириллу сзади и вцепилась ему в руку; Кирилл двинул ее локтем, она отлетела на постель, но тут же вскочила и начала вопить еще громче. Где-то за забором трещали выстрелы.

Кирилл выбежал наружу и увидел, как из главного дома Джамалудин тащит босого парня в камуфляжных штанах и белой майке. Парень волочился по земле, как макаронина. Он был, видимо, оглушен гранатой. Во двор, развернувшись задом, уже заезжал джип. Джамалудин кинул парня под заднее сиденье, и тут же на него с ногами вскочил Ташов. Ствол в его руках уперся парню в затылок.

Тут Кирилл заметил, что за главным домом есть глухой отросток, и в этом отростке стоит черный, очень тщательно вымытый внедорожник «БМВ». Это был первый признак зажиточности, который Кирилл видел в этом дворе. Сквозь распахнутую дверь главного дома Кирилл увидел ковры на стенах и идущую вверх лестницу. На ковре, уткнувшись лицом в пол, лежали три человека, и над ними с автоматами стояли Абрек и Шахид.

– Уходим, – приказал Джамалудин.

Хаген выскочил мимо Кирилла и сел на переднее сиденье джипа. Кирилл заскочил назад, примостившись над ногами пленного. Машина уже выезжала за ворота, когда Кирилл, оглянувшись, заметил, что Джамалудин стоит посереди двора и расстреливает «БМВ». Со второго выстрела он попал в бензобак, и джип загорелся.

Деревню они проскочили моментально: не то что люди, а придорожные камни, казалось, засунулись в землю, когда они проезжали. Через сорок минут они ушли за перевал, а еще через два часа джипы выбрались на ровную асфальтовую дорогу и миновали Бештой.

Они остановились в двух километрах от города, у дальнего конца кладбища, и только тут Кирилл увидел, что они взяли не одного пленника, а двоих. Один, босой и в камуфляжных штанах, ехал под ногами Кирилла. Как понял по скупым репликам русский, это и был тот самый Иса, которого искал Хаген.

Другого вынули из джипа, отъехавшего на параллельную улицу: Кирилл вспомнил перестрелку в той стороне и догадался о ее значении. Этот, второй, идти не мог. Он попытался прыгать на одной ноге, но быстро упал на землю, и Ташов перекинул его через плечо и понес, словно свернутый коврик.

Они шли вдоль подметенных дорожек и абсолютно одинаковых, как на воинском кладбище, могил, с одинаковыми гранитными плитами и одинаковым днем, часом и минутой смерти. За чеченцем, висевшим на плече Ташова, тянулась цепочка капель, перерезавшая белизну снега. Иса ступал легко и презрительно. Казалось, ему было все равно.