Юлия Латынина - Земля войны

– Звони, – сказал Углов.

Новый президент республики Северная Авария-Дарго смотрел на него тяжелым немигающим взглядом. Именно в этот момент с беспощадной ясностью Заур Кемиров понял, что за историей со взрывом роддома действительно стоял Иван Углов. Даже смешно было б предполагать, что мелкий взяточник Комиссаров способен продумать историю такого размаха и такого масштаба. Взять деньги с Кемировых за горнолыжный комплекс – да. Взять деньги с Аслановых за то, чтобы комплекса не было, – ради бога. Завести с подачи одной половины республики уголовные дела на другую половину республики, взять деньги за возбуждение дел с одной половины республики и за прекращение их – с другой половины – милости просим.

Но вбить клин между двумя народами? Сознательно поставить две республики на грань резни, только потому, что существует опасность их объединения? Вовремя понять, насколько сильно регион недоволен поведением России, и создать такую ситуацию, при которой регион никогда, ни при каких обстоятельствах, не простит случившегося соседям – это не к Комиссарову. Он не умел играть в шахматы.

Он умел играть только в покер.

– Звони, – повторил Углов, – он младший брат. Он послушается тебя.

– Я позвоню, когда ты объяснишь мне, почему ты это сделал, – ответил Заур.

– О чем ты?

Заур молча смотрел на сидевшего перед ним человека. Пятидесятипятилетнего, подтянутого, в белой рубашке с расстегнутым воротничком и спущенным узлом дорогого галстука. От Ивана Углом пахло одеколоном и потом, под глазами висели серые мешки. Заур никогда не знал, что человек, искалечивший его город, выглядит именно так. Он всегда думал, что у этого человека седые волосы и синие глаза Вахи Арсаева. И еще Заур всегда надеялся, что ему самому не придется иметь дело с этим. Эту обязанность взял на себя Джамалудин. Заура Кемирова это вполне устраивало.

– О роддоме, – ответил новый президент республики.

– Это чушь, – сказал первый вице-премьер, – твоему брату засрали мозги. Это чудовищный сговор моих врагов в Кремле и ваших – в республике. Мы еще разберемся, кто подбил Комиссарова на такую ложь.

Заур улыбнулся и отодвинул от себя телефон.

– Ты не смеешь ставить условия России. Ни ты, ни твой брат.

Заур смотрел на первого вице-премьера темными немигающими глазами, и Углов вдруг понял, что этот человек так действительно никуда и не позвонит. Он будет улыбаться и ждать, а потом в толпе, стоящей у здания, снова что-то случится, и она полезет внутрь. Л когда это произойдет, Арзо и Джамалудин тут же станут заодно, вне зависимости от того, кто победит – танки или толпа. Потому что не будет же, в самом деле, человек, захвативший российскую делегацию, защищать ее даже после того, как глава этой делегации стрелял по его народу из танков.

– Ты хочешь правда это знать? – спросил Углов. – Так вот тебе правда, Заур Ахмедович. Ты прекрасно знаешь, что Россия теряла контроль над республикой. Я попытался разоружить твоего брата. Но дело не в твоем брате. Дело в самой России. Дело в том, что моя страна ведет себя одинаково. И в Иваново, и в Бештое. Везде берут взятки. Везде сажают без суда и следствия. Везде отбирают бизнес, а если твоя мата или дочь попадет под колеса машины пьяного генерала, то генерал, протрезвев, возбудит на тебя уголовное дело, чтобы ты не рыпался. Разница в том, что в Иваново это проходит, а в Бештое – нет. В Иваново человек, у которого задавили мать, берет бутылку водки и спивается на лавочке под жалобы соседям, а у вас он не жалуется соседям. Он берет автомат. А если он пожалуется соседям, на него посмотрят, как на недоумка.

И когда это начинает происходить, Россия начинает бояться Кавказа. Русский, который с бутылкой, смотрит на кавказца, который с автоматом, и говорит: «Они дикари», хотя это слово переводится как «мы трусы». Русский, который с бутылкой, смотрит на кавказца, который с автоматом, и говорит: «Мы столица». А они – колония.

Но колонию удерживают армией, а у России нет армии. Эту армию сожгли в Грозном, как новогодний подарок Аллаху. Я там был в эту ночь. Ты видел когда-нибудь что-нибудь страшнее, чем когда на твоих глазах салаг, которых привезли прямо из военкомата, сажают в БТРы, и через час эти БТРы похожи на лопнувшую скороварку, которую хозяйка забыла на огне? А я видел – по-страшнее. Это те же самые солдаты, которые выбрались из БТРов. И толпами ходили по чеченским тылам. Их даже не брали в плен. Они никому не были нужны. Чечены звали матерей и отдавали их матерям. Я был на одном из таких обменов, Заур Ахмедович. Меня чуть не расстреляли. Я, кадровый офицер, стоял и смотрел, как стая пьяных чеченов отдает матери ее белобрысого сыночка. Мать плакала и целовала им руки, а сыночку они дали деньги на дорогу. А потом они дали денег мне. Потому что у меня их не было тоже. И в этот момент я понял, что российская армия умерла.