Иван Черных - Шаровая молния

Вот так вводная! Но ничего не поделаешь. Работа есть работа.

Он все-таки отправил в этот день в полет Лаптева и Соболева. Лучше бы не отправлял! Поистине, беда не ходит в одиночку.

Экипаж Лаптева вернулся на свой аэродром на третий день. А с экипажем Соболева на обратном пути из Южно-Сахалинска в районе Тынды пропала связь. Второй день над тайгой кружат самолеты и вертолеты – пока никаких следов.

Обломки самолета нашли через неделю. Все члены экипажа погибли. Комиссия начала расследование. По тому, что самолет не загорелся, можно было судить о правильных действиях командира: перекрыл пожарные краны, планировал плавно, на минимальной скорости, сбивая верхушки деревьев, пока не разломился о стволы.

Почему Николай не передал на КДП о случившемся? Либо отказала связь, либо так был занят пилотированием, что не успел.

Больше всего Геннадий грешил на технику: старая, как говорится, латаная-перелатаная. Груза было в самолете, как сообщили сахалинцы, более чем на десяток миллионов рублей. Дополнительный долг директрисы дышащего на ладан концерна. Жаль было ее, но больше Геннадий жалел Николая Соболева и членов его экипажа. Лана вывернется, Дмитрюков поможет, а летчиков не вернуть.

Он просматривал документы летного состава отряда в кабинете Аскарова, когда туда вошли трое военных в летной форме и двое в милицейской. Старший, полковник, положил руку на папки и сказал непререкаемо:

– Документы изымаются комиссией по расследованию катастрофы. Прошу сдать ключ от сейфа и кабинета. Я – председатель комиссии, полковник Гусаров.

Геннадий ждал нечто подобное, но такой быстрой реакции начальства не предвидел. Выложил ключи на стол, спросил:

– Разрешите идти?

– Идите, – кивнул полковник. – Далеко не уходите, вы нам понадобитесь.

Понятное дело. Придется теперь сидеть в офисе, как на привязи.

Направился в приемную директрисы. У нее в кабинете, как всегда, находились люди. Он дождался, когда та освободилась.

Лана встретила его ласковой улыбкой, чмокнула в щеку.

– Почему вид кислый? Комиссии испугался? Положено. Ты-то ни к катастрофе, ни к деятельности Аскарова никакого отношения не имеешь. Дмитрюков завтра сам прилетит. Так что ищи себе бортинженера и готовься к командировке в Ташкент. Товар заказан и ждет нас. Да, вот еще что. Трупы членов экипажа «Ан-72» привезут сюда. Хоронить нам придется. Возьми на себя обязанность.

– Уволь, Ланочка. Я никогда этим не занимался. Да и свой экипаж надо готовить, искать бортинженера.

Лана подумала, потерла подбородок.

– Хорошо. Поищу другого. Вечером приходи. Не ранее двадцати одного.

Он приветствовал ее решение взмахом руки и удалился.

Комиссия еще работала в корпорации, но с прилетом Дмитрюкова энтузиазм, с каким начал было Гусаров, приутих, и Геннадию поступила команда лететь в Ташкент. Бортинженера пришлось взять из экипажа Лаптева, который отчитывался после полета в Турцию и никуда пока не планировался.

Владислав Дроздов, сорокапятилетний мужчина, летал на разных типах самолетов, только на «Ил-76» имел налет около тысячи часов. Как бортинженер характеризовался положительно, по характеру был горяч и вспыльчив, это проявилось при знакомстве с экипажем. Борттехник Савочка попытался не согласиться с мнением бортинженера, который, напоминая обязанности подчиненного, требовал неукоснительного выполнения его распоряжений.

– А если вы ошибаетесь? – задал вопрос борттехник.

– Я и отвечу! – резко ответил бортинженер. – Ваше дело выполнять, что я требую. За двадцатитрехлетнюю работу с техникой, слава богу, еще не ошибался.

Савочка недоверчиво и с ухмылкой покачал головой. Дроздов увидел это, побагровел, но промолчал.

Надо обратить внимание на его характер, отметил про себя Геннадий.

С прилетом Дмитрюкова встречи с Ланой прекратились. Геннадий переживал, злился на себя, ругал: кто она тебе, что ты места себе не находишь? Успокойся, найди себе другую. Разве мало других красивых, умных девушек. Понимал: да, немало. Но где они, нет у него времени искать их. И желания нет. А Лана… Она будто прикипела к сердцу, и появление Дмитрюкова тупым ножом вонзилось в грудь. Ночью не спится, и днем он ходит с тупой головой, как после бурного похмелья. Перед тем как ложиться спать, стал выпивать по рюмке водки. Помогало мало, и день проходил в неменьших душевных муках. А тут еще похороны экипажа Соболева. Летчиков привезли в цинковых гробах, не открывали, выставив в изголовье портреты.