Сергей Зверев - Разборки дезертиров

– Послушайте, девушки, – пытался я урезонить оголодавшую публику, – это не кола, ею не надо утолять жажду… Не рвите зубами крышку! Прошу учесть, что коньяк по утрам можно пить только в целях поправки здоровья, а не в целях окончательного его подрыва… Вы алкоголички? Вы забыли основное преимущество трезвого образа жизни: что у трезвого на уме, то у пьяного не получится?

Больно видеть, во что превращает нормальных людей кучка извращенцев-«бизнесменов». Меньше всего мне хотелось смеяться над этими людьми. Я сам зверел от голода, но охотно отдал свою долю девицам – пусть молотят, мы с бойцом обойдемся «крысой». Но «огненную воду» пришлось отбирать самым решительным образом – на смену здоровому интересу явно приходил нездоровый.

– Дуй, боец, – плеснул я в кружку. – За все хорошее. За то, чтобы не хватило на нас смертей. Чтобы умереть в своей постели лет эдак через пятьдесят.

– Давайте, – боец подозрительно поводил носом. – Я немного, Михаил Андреевич, хорошо? Не привык я как-то к крепким напиткам. У нас в семье почти не пьют.

– Символически нельзя, – возмутилась Ульяна. – Тогда на всех достанется смертей…

– Не научился пить, бедненький, – сказала Маша с улыбкой. – Я обязательно напишу о тебе в своей статье, Саша. Выживать в стреляющей глуши он, видите ли, научился, а пить за долгую жизнь…

Припертый со всех сторон Балабанюк смертельно побледнел, махнул, не глядя, закашлялся и начал густо алеть – от кончиков ушей до кончика немытого, заросшего золотистым цыплячьим пушком подбородка. Пробормотав «А вам, мадам, мы не зачтем преддипломную практику», я отобрал у хмелеющей Ульяны остатки коньяка, слил в кружку и выпил.

Девицы забрались под свой можжевельник, а мы с Балабанюком продолжали посиделки. Грызли «крысу», в которой не было ничего не съедобного, наслаждались тишиной и покоем. Сороки с галками носились над обрывом; собирался дождь – проливалось несколько капель… и ветер уносил набухшие облака, чтобы опорожнить их в другом месте. Подсчитав немудреные запасы (немного колбасы и хлеба я попридержал на будущее), было решено провести в скалах еще одну ночь, а поутру неспешно выбираться. Я рассказал обо всем, что с нами приключилось – о рабстве, о побеге из рабства, о капитане Хомченко, который совершил подвиг, а погиб по нелепой случайности. Солдатик повествовал о своих приключениях. Кульбит, которым он поразил собравшихся в момент атаки «бушибузуков», произошел случайно. Он просто поскользнулся. Но при падении с обрыва успел сгруппироваться, да и обрывчик оказался не таким уж провальным – приземлился точно между камнями. Он проехался по горке и свалился на шею какому-то душману. Тот болтался без дела под скалой. Сценка, по уверению бойца, напоминала схватку Дон Кихота с Карлсоном или американское родео – объездку рассерженной лошади без седла (имеется в родео такой элемент). «Лошадка», правда, быстро превратилась в рассерженного быка, но и такой элемент американским родео предусмотрен. Ковбой обязан продержаться на быке восемь секунд (что соответствует шести выстрелам из кольта). За время этой вакханальной пляски он умудрился сжать противнику сонную артерию, отчего тот как-то скоропостижно закатил глазищи и успокоился. Давясь блевотиной, Балабанюк спешился, забросил за спину автомат неандертальца, подобрал свой и начал думать, как бы прибежать к нам на помощь. В голове здравия не было, но в принципе боец сообразил, что лезть на гору будет глупо. Умные альпинисты горы обходят. Он побежал в обход, но сверху с пронзительными воплями посыпались трое, рассчитывая взять его живьем, и пришлось на бегу корректировать планы. Ощерилась волосатая физия со шрамом поперек глаза, он получил удар в грудину (с явным перебором), снова поскользнулся, поток щебенки хлынул с откоса, подхватил пацана, и началось бесславное падение. Орясина, огревшая его кулаком, видно, не рассчитывала, что так закончится. Он слышал выстрелы, крики, но реагировал слабо. Цеплялся за выступы, чем в итоге и облегчил себе страдания. Позвоночник остался целым, небольшие повреждения вроде отбитого плеча и подвернутой лодыжки – ну и, конечно, настроение упало вместе с телом. Он заполз под козырек, там и лежал. Сверху светили фонарями, блуждали матерки. Потом он остался в одиночестве, и стало совсем грустно. Он понял простую истину: выбраться из урочища в одиночку нечего и пытаться. Отлежавшись, подобрал автомат и побрел на север – по направлению звонкого ручейка.