Владимир Король - Время тяжелых ботинок

Но Олеся была трезва.

Спокойная и равнодушная ко всему происходящему, женским чутьём она уловила, что прежняя жизнь закончилась, и больше никогда не вернётся. Она успела понять, что ничего хорошего этой ночью не случилось, а скорее, наоборот.

Да, эту ненавистную сучку она убила. Но где же радость или хотя бы облегчение?

– Есть хочешь?

Это уже было по-отечески, – Кинжал словно услышал свой голос со стороны.

Здесь стоял нестерпимый запах хлорки.

Смыванием следов занимались его телохранители и делали они эту грязную работу так, как считали нужным – запах пока не выветрился. Зато – «чисто», как говорили эти хваткие бывалые ребята.

– Олеся, девочка моя. Я бы ни за что тебя сейчас не пытал, но мне срочно надо знать, что здесь произошло – во всех деталях. Веточку уже не вернёшь, а нам с тобой ещё жить да жить. Но в случившемся нужно обязательно разобраться. Может, выпьешь ещё любимого ликёра?

Олеся была в наскоро собранном траурном одеянии – брюках и водолазке. В белых пышных волосах – любимая чёрная лента.

Она подошла к Кинжалу и уселась на колени.

Московский «следователь» легко приподнял стрёмный груз и усадил на стул:

– Ласточка моя, сейчас нужен конкретный базар – за мочилово, которое ты здесь устроила. Или это – не ты? Может, кто-то другой? Тогда – кто? Давай, колись по-шустрому, и рвём отсюда когти – навсегда.

Данный филологический стандарт был Олесе ближе.

И озерковская ведьмочка заговорила:

– Ветка продала те перстенёчки.

– Это она сама тебе сказала?

– Нет, я увидела, что коробочка пустая. Они лежали вместе, мой – с круглым камешком, её – с овальным. Я спросила – где подарок Леонида? Она хихикнула, что толкнула на базаре.

– И ты сразу – топором?..

– Нет. Я говорю, тогда где деньги? Она тут же побежала смотреть коробочку, потом налетела, вцепилась в волосы. Стала кричать, что убьёт…

«Как нашкодившая студентка библиотечного техникума».

Чем рельефнее вырисовывалось происшедшее здесь, тем больше у Кинжала холодело в груди.

Мысли роились, наползали одна на другую.

– Что было потом?

– Я закричала, боялась, вырвет волосы. Она отпустила, а я побежала на кухню, за топором. Прибегаю, она роется в том ящике… Я и рубанула, сзади. А зачем она продала, они были такие красивые…

– Собери самое необходимое, не забудь все деньги, документы и драгоценности, что есть в доме. Ребята проводят тебя в машину. Ни с кем не разговаривай, сиди там и носа не высовывай. Скоро поедем в Москву.

Во дворе с ноги на ногу переминался Ржавый, здешний «положенец».

Он понимал, что проблемы – лично у него, а не в этом доме, чтоб он сгорел!

Уважаемые московские люди попросили его приглядывать за сестричками, и – вот тебе на!

Когда он увидел, что прямо на него идёт сам Кинжал, понял, сейчас будет решаться, как ему дальше жить и, главное, где: на том свете или по-прежнему на этом?

– Братан, войдём в дом, – Кинжал был собран и интеллигентен.

– Скажи, за сестричками присматривали какие-то определённые пацаны или они всё время менялись?

– Хвощ и Тыра, оба живут по соседству, в зоне прямой видимости. Народ надёжный, проверенный.

– Они сейчас с тобой?

– Нет, оба отпросились, когда ты приехал, – на рыбалку. А то, жаловались, поссать отойти некогда.

– А где рыбачат?

– Их кореш в курсе – Шмель. Сейчас найдём.

Кинжал вспомнил завербованного им бомбилу. Теперь, наверное, солидный хозяин автосервиса.

– А что за Шмель? Физически он – как?

– Да нормальный пацан, бывший десантник.

– Слушай, Ржавый, дай мне этого Шмеля на несколько часов, а сам можешь быть свободен – лады? Мне только проводник и нужен.

У Ржавого отлегло от сердца, кажется, пронесло. Пусть москвичи сами решают свои проблемы, вон сколько их на трёх машинах понаехало!

Русская рыбалка – дело известное.

Хвощ и Тыра даже не разматывали удочки.

Они – упились.

– Говорил тебе, держись меня, не пропадёшь, – маленький вёрткий Хвощ обращался к здоровенному красномордому Тыре, но тот его почти не слышал. У него отказались работать уши, в них стоял шум морского прибоя, – наверное, водка палёная.

Тыра сидел, привалившись к толстенной берёзе, которая не давала ему упасть, тупо смотрел на тихую реку, и ему было хорошо.

– Бабла мы с тобой срубили по-лёгкому, – Хвощ рассматривал жёлтую пачку дорогого «Кэмела», щурился от дыма. – Красиво жить не запретишь – факт.

Он уже понял, что Тыра не собеседник, слаб на водку, поэтому больше говорил сам себе. Пьяный Хвощ становился добрым, но его сожительница Зойка была в курсе: тронь этого добряка после двух стаканов – смерть.