Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

В Сочи Бэзил с отцом ездили через год после возвраще­ния из эмиграции.

Удивительно, как Россия походила на Харбин, где роди­лась и умерла мама, никогда ее не видавшая. Она была из семьи паровозного машиниста на Китайской восточной же­лезной дороге. Отец же — пришлым, ушедшим за кордон , когда обокрали на владивостокском вокзале после полугора месяцев пути из Смоленска. Ни работы, ни денег на русской стороне найти не удавалось, примкнул к контрабандистам. Без документов ждал бы лагерь.

В канун прихода советских войск отец работал в подполье, связанном с разведкой 6-й танковой армии генерала Лучинского. Мама заболела пневмонией, пенициллина не достали, и она умерла в день капитуляции Квантунской армии. Васи­лия, переименованного в шанхайском пансионе для мало­имущих эмигрантов в Бэзила, отец перевез в 1950-м в Куй­бышев. И теперь, когда ему больше лет, чем отцу во время переезда из Китая в Россию, он снова, в который раз, далеко от нее и Сингапур напоминает Сочи... Бэзил не раз спраши­вал себя: скучает ли по дому? В сущности, он не представлял, что значит — дом. Родное место, куда хочется вернуться?

Отец намеревался осесть на пригородной станции Безымянка в Куйбышеве. На второй день учебы в шестом классе учительница английского языка, который она плохо пони­мала, хотя Бэзил тщательно, как учили в шанхайском пан­сионе, выговаривал слова, отвела новичка к директору. Оба выспрашивали: где выучился английскому? Наказ отца был строг: ни под каким предлогом и никому не сообщать о минувшей эмиграции. Это снимало ответственность, и Бэ­зил равнодушно относился к неясным намекам допраши­вавших.

Вечером он рассказал о допросе отцу.

Они сели в трамвай, ходивший от Безымянки в Куйбы­шев, а в городе пересели на другой, до вокзала. В Москве на квартире генерала Лучинского домработница им сказала, что генерал в настоящее время помирает от ран в санатории имени Фрунзе в Сочи. Когда они добрались туда, он еще был жив. Отец сидел у Лучинского в палате, а Бэзил купался в Черном море.

В санаторской подсобке прожили два дня, на третий вер­нулись в Москву, насовсем. Отец гордо сказал, что Лучинский помог устроиться с пропиской и на работу в столице.

Бэзил не раз давал себе слово поехать в Барсуки Смолен­ской области, откуда отец когда-то отправился во Владиво­сток, а докатился до Харбина. Теперь, на Орчард-роуд, снова подумал об этом. «Москвич», наверное, придется оставить на шоссе, грязь будет непролазная, поскольку отпуск предпола­гался в конце сентября. Про родственников отец ничего не сообщал...

До встречи с Барбарой оставалось больше двадцати ми­нут. Бэзил нырнул в подвальчик забегаловки «Макдональда». Замученный работой китаец с серыми мешочками под гла­зами, кидая синие сингапурские доллары в ящик кассового аппарата, принял заказ на банку «колы» и картонку с ветчин­ным сандвичем. На экране телевизора солдат колотил кас­кой какого-то араба, который просяще гладил его лицо ла­донью... Давали новости.

На улицу Изумрудного Холма с Орчард-роуд он свернул минута в минуту назначенного срока. Узкий проезд между старых китайских двухэтажек перегораживал круглый при­лавок под навесом. Бочковое пиво разносили по столикам, разбросанным вдоль тротуара, неторопливые ребята в гал­стуках-бабочках, вертя подносы на растопыренных пальцах.

И сразу увидел Барбару. Льняное приталенное платье сероватого оттенка со свободными складками делало ее со­всем юной. Снова показалось, что волосы отдают рыжиной. Изумрудное ожерелье, наверное, стоило денег, хвативших бы на покупку одного из домов рядом.

— В первый раз на свидании в Сингапуре? — спросила она, приметив пучочек фиалок в его нагрудном кармане.

— В первый, — сказал он. — И не верю своей удаче...

Букетик удивительно пришелся к платью.

— Представь меня, Барбара, а то получается, что я под­слушиваю, — сказал коренастый смуглый азиатец из-за ее плеча.

Она выдвинула его за локоть вперед.

Полосатая сорочка навыпуск. Нагловатые глаза за дым­чатыми стеклами очков в стальной оправе. Словно гутали­новые гренадерские усы, переходящие в бакенбарды. Аромат дорогой сигары. Массивный перстень с университетским вензелем.

— Я Рутер Батуйгас, филиппинский коллега Барбары... Предпочтительнее, когда между местной леди и заезжим фарангом находится третий азиатского обличья. Тут свои обычаи... Так что воспринимайте меня как неизбежный ак­сессуар. Идет? И зовите Рутер. Идет?